— Сороковник подкинь, обсудим.  А за меньшее, мне смысла нет.  Червонец преподу за закорючку в зачетке, за учебу тридцатник. 
     — А тебе не помогают, сироте казанской?! — похоже, оба обалдели от наглости Кирилла. 
     — Ну, у братана своя семья, жена грымза, за копейку удавиться, — он пожал плечами. 
     — Это мы заметили, — в голос согласились оба. 
     — А мать… Хы-ы-ы… А жить на что? Я святым духом ни сыт, ни пьян!
     — Червонец за сведения, остальные, если дело выгорит, — не стал торговаться Дмитрий.  — Раньше закроем тему, раньше вступишь на путь истинный. 
     
      Добытые сведения оказались поистине кладезем открытий.  Не далее как на следующий день стало известно, что операцией руководит ни кто иной, как Штерн Родион Агапович, а Родиону Агаповичу дает указания некий депутат областной думы Веденеев Валентин Вениаминович.  И прямо из зала заседаний, где он решил забаррикадироваться, его вывели в наручниках за махинации в особо крупных размерах.  Дело хотели прикрыть, но газетная шумиха не позволила.  Все шестеро следопытов исчезли из Черемушек на следующий день. 
     — Ты молодец, не испугался, — похвалила Авдотья Захаровна, передавая новые травы для Светланы.  — Без крови и пальбы. 
     — Да ну! — отмахнулся Кирилл обиженно.  — Макс и Машка там, сама говоришь, родину спасают, а я тут, как баран! Мне даже рассказать будет нечего! Ян с Николой тоже, наверное, вершат историю…
     — Твоя больная головушка не дальше носа смотрит.  Хоть по затылку ее, хоть в лоб! — рассердилась Авдотья Захаровна.  — Первое дело твое по Горынычам! Не дошло?! Серебра злата обошлось бы стране! Да и Семиречью в Черемушках людей не радовать! Тут, вон, сколько людей живет, а Максимушка с Машулей двадцать дур из беды вызволили.  Вот всем вам надо, чтобы огниво палило из всех орудий, чтобы трупы дорогу выстлали… — она похлопала Кирилла по руке, прислонившись к березе и почесав спину.  — Гром гремит, земля дрожит, а они беду и за беду не считают.  Когда в горы-то?
     — Завтра.  Тетя Вера собрала уже все, что надо.  Светка вроде как подъем на скалу осилила.  Места у нас проверенные.  В прошлом году и без меня справились, до весны материала хватило. 
     — И правильно, нечего без дела сидеть, — одобрила Авдотья Захаровна.  — Помоги, милок, помоги.  И бабке.  А то не донесу траву лютую. 
     — Авдотья Захаровна, вы так любите ядовитые растения! — перебирая собранные травы, заметил Кирилл. 
     — Ты хотел сказать, помешалась я на них? — усмехнулась старушка.  — А известно ли тебе, молодой человек, что даже там! там! — профессор вскинула сухую руку к небу, — не всякий яд получить умеют! А как известно, яд — букет расстроенных болезней… Вот, к примеру, поверье такое сложилось, будто мясо собак излечивает от туберкулеза.  Да разве ж излечивает? Мясца напоследок и грех на душу.  А нечто бы собрать подорожник, каштан, чихотную травушку, медуницу.  Но нет, ноженки к труду не приучены.  Проще из ружья пальнуть или нож к горлу приставить.  Иногда против болезни большая доза нужна, а человеку ее не осилить, вот тогда-то и берут другое растеньице и примешивают.  Два яда друг друга не придавят, а для человека не одно и то же.  Химический яд — тяжелый, и наложился и отложился. 
     — Так что травологии быть! — рассмеялся Кирилл, взваливая на себя мешки с травой.  — Интересно, а ребята, другие, тоже родину спасают?
     — Им не ведомо лютое время.  Долги земле возвращают.  Накось, вот, посылку забыла отдать, — Авдотья Захаровна вывернула карман, рассматривая небольшой приборчик, похожий на огрызок карандаша.  — От Сени Снежного.  Не простая палка, волшебная.  Стоит навести такой приборчик на землю, как тут же радиочастотная волна принесет тебе сказку о подземных сокровищах.  У них там три года весна, три года лето, три года осень, три года зима.  Без такого приборчика, пожалуй, и не вспомнишь, куда припасы положил.  Землю кажет!
     Авдотья Захаровна удовлетворенно хмыкнула, наведя карандаш острием в землю, нажав кнопку.  Через пять минут в пространстве развернулась небольшая голографическая картинка, примерно полметра на метр, разукрашенная цветными полосами. 
     — И-и? — не выдержал Кирилл долгого молчаливого созерцания, слегка разочаровавшись. 
     — Что и? Сердечный, я не сумеречная зона! — Авдотья Захаровна протянула приборчик, вложив его в ладонь Кирилла.  — Не серый камень под ногами, и то ладно! Направь на породу, да и пораскинь извилинами-то!
     — Обойма надолго заряжена? — поинтересовался Кирилл, изучая подарок, пытаясь понять, на чем он работает. 
     — Да на что оно мне знать? Не мне на дареном коне ездить,— усмехнулась старушка.  — Не пытала. 
     — А… как там… — Кирилл смутился, спросить профессора о той, что грезил по ночам, язык вдруг сделался каменным.  — Ну… как они там? Первокурсники?
     — Человека в себе почувствовали! — рассмеялась старушка.  — Замуж твоя собралась за гарного парня из земель далеких, заморских.  Чернобровый, черноокий, белолицый, речь медовая, уста сахарные, косая сажень в плечах — без всякого изъяну.  И черта лысого не побоялся в руку взять да и накрутить ему веревку… Не дождалась она тебя…
     — Но как же… — Кирилла почувствовал, что его ударили обухом по голове, руки опустились, а сердце сжалось, облившись горячей кровью. 
     — Не прав, тут ты не прав, — покачала старушка головой.  — Людей нашей породы далеко разбросало.  Приглянулась ему Алинка, и она, как увидала, ни есть, ни спать…
     Слова тонули, словно в вате.  Удар пришелся ниже пояса.  Он так привык думать, что у него кто-то есть, что и не думал отвечать на ухаживания и флирт, и сейчас чувствовал себя дураком, которого обвели вокруг пальца.  Чудовищная несправедливость — человек не мог чувствовать другого человека, если тот не прикручен намертво, когда даже смерть не разлучит, пока не уйдут с земли оба.  И, наверное, он впервые укорил ту, которая оставила его и не отпустила.  Не то, чтобы больно, обидно чувствовать себя одиноким. 
     Авдотья Захаровна смерила Кирилла ехидным едким взглядом и ушла, оставив одного.