Он не мог представить, как он будет здесь жить.  Ненависть к брату захлестнула его с новой силой, и он не видел причины, по которой мог бы хоть когда-нибудь простить Александра.  Мать тоже не выглядела радостной, но взгляд ее стал осмысленным, в ней вдруг появилась какая-то решимость, которая напугала Кирилла, когда она прищурилась, кивнула сама себе и бибикнула, напугав грузчика. 
     — Пойдем, сынок, обратно не повезут.  Пригород, значит… ну-ну… Вот он пригород! Хотели Черемушки, получили Черемушки.  Если и это Сашку не отрезвит, значит, ему мы уже ничем ему не поможем, — мать открыла кабину — и захлебнулась в кашле от холодного воздуха. 
     — Мам, но ведь это несправедливо! Получается, что мы по стоимости четырехкомнатной квартиры купили развалюху в деревне, про которую знать никто не знает! Нас на улицу выгнали, а все эта крыса его! — Кирилл с досадой пнул в заборную доску.  — Они будут жить в городе, а мы здесь? Ты еще Сашку защищаешь?! Надо мной все ребята в школе смеются.  Почему он выгнал нас из дому?
     — Будет тебе! — мать впервые улыбнулась за последнее время.  — Сашку тоже выгнали, только он пока этого не осознает.  Он болен, его лечить надо, а лучшего места, чем эта деревня, не придумаешь.  Зачем он теперь им? Думаю, что жить он будет с нами.  Мы справимся, все будет хорошо!
     — Хорошо? В этой дыре? Скажешь тоже! Мам, оглянись вокруг, это же деревня! — Кирилл всхлипнул, размазывая по щекам слезы.  — Мне теперь всю жизнь тут жить?!
     — Кирилл, ну-ка! — мать достала носовой платок и вытерла ему нос, как маленькому.  — Не говори глупостей! Честно говоря, я ожидала худшего, — она посмотрела в сторону дома, оценивающе прищуриваясь.  — Переплачено, верно, но только за удаленность.  А дом… — она удовлетворенно кивнула.  — Этот дом еще сотню лет простоит и ничего ему не будет.  Да разве в деньгах дело? Пусть подавятся, не на радость она будет им.  У таких радости в душе нет, им хоть сто квартир подай, они не остановятся, и кто-то да поставит их на место, — она решительно взяла Кирилла под руку.  — Папка твой строителем был, многому меня научил.  Подстроим, подправим.  Кирюш, — она тяжело вздохнула.  — Два сына у меня, один попал в беду.  Будь ты на моем месте, как бы поступил? Ты не о Саше думай, а о своих детях… А-а, — она махнула рукой.  — Ты не поймешь, пока внуки у меня не появятся.  Вы у меня оба… — она похлопала себя по сердцу: — Здесь!
     Кирилл понял, что на деньги, отложенные матерью — последняя надежда когда-нибудь вернуться обратно и начать жизнь с нуля, — он может не рассчитывать.  Жизнь теперь действительно нужно было начинать с нуля.  Он промолчал, но мать, кажется, поняла, о чем он думает. 
     — Кирюш, может, поправлюсь, здесь чистый воздух.  Знаю я эти места.  Пока вы не родились, отец твой часто меня сюда привозил, — она заметила, как Кирилл вопросительно раскрыл глаза, показала рукой в сторону гор.  — Там, с той стороны, — она улыбнулась.  — Там твой папка родился.  А ты не знал?
     — Как, здесь? — Кирилл раскрыл рот.  — А почему бабушка Лида жила в Елизаветкино?
     — Это она перебралась, когда деревню их снесли.  Папа настоял.  Там, наверное, уже и не осталось ничего.  Но это недалеко, съездим как-нибудь.  Грибов там, как в сказке, видимо-невидимо, и озеро, а в озере белые лилии и черные лебеди.  Места здесь хорошие, привыкнешь, здесь тоже люди живут.  А квартира у тебя будет…
     Она обняла Кирилла, уткнувшись в плечо, надсадно закашлявшись.  Кирилл прижал мать к себе, чувствуя такую нежность и жалость, словно у него вырвали сердце. 
     — Тетя Вера хотела свою квартиру Саше завещать, но теперь-то вряд ли… — проговорила мать, отдышавшись.  — Детей ей Бог не дал, вы у нее вместо сыновей.  Не выгонит, когда поедешь учиться.  Девятый уже вот-вот, десятый и одиннадцатый.  Я держать не буду, как бы плохо мне не было.  Главное, Сашу сейчас вернуть.  Я тоже расстроена, но если мы опустим руки, то лучше нам не станет, — мать снова закашлялась, протянув Кириллу руку.  — Сыночка, помоги-ка мне.  И потом… Помнишь, тетя Вера лечиться от бесплодия ездила? Она тогда еще тоже квартиру хотела продать?
     — Ну, помню… — Кирилл пока не понял, к чему клонить мать, но смутное подозрение мелькнуло в душе. 
     — Папа денег ей дал на операцию, и она вроде как одну комнату нам продала.  Ту, маленькую, которая на лоджию выходит.  Мы тогда тебя туда прописали.  А зря, — пожалела мать.  — Ты пока несовершеннолетний, могли бы оспорить сделку. 
     Кирилл понял, что жизнь его не совсем закончилась.  Он даже пожалел, что не может оказаться у тети Веры прямо сейчас.  Вот бы плюнуть в лицо этой новостью Александру и той крысе, которая выставила их из квартиры! Но мать, казалось, читает его мысли. 
     — Не вздумай Сашке об этом сказать, — испугано вскрикнула она.  — А то и это заберут! У Саши не должно быть ни малейшего сомнения, что мы все потеряли!
     Это было обидно, но если Кирилл хотел сохранить свое при себе, то надо было молчать.  Он был с матерью согласен полностью.  Жизнь возвращалась: тетя Вера, родная мамина сестра, любила Кирилла и всегда была ему рада — можно ее навещать на выходные и на каникулы, встречаясь с друзьями.  Полноправным членом общества он уже не мог быть, но сохранить связи возможность оставалась. 
     Водитель подошел к матери и виноватым голосом произнес:
     — Ну, что, мать, мы закончили, за работу бы нам подкинуть…
     Мать посмотрела на него с такой неприязнью, что водитель попятился, потом скривился и крикнул грузчикам:
     — Ну, все, садитесь, поехали!
     Один из грузчиков открыл рот, собираясь возмутиться, но водитель приказал тоном, не терпящим возражений:
     — Поехали, я сказал!
     
     Проводив машину взглядом, Кирилл и мать направились в дом.  Ворота были не заперты.  Мебель и вещи сгрузили и свалили во дворе, завалив проход на крыльцо, рядом с которым стояла пустая собачья будка.  Дом оказался пятистенка с пристроем.  Не сказать, что маленький, но небольшой.