Кирилл испуганно отшатнулся.  На какое-то мгновение в глазах его потемнело. 
     — Вот видишь! — сумрачно взглянул на него юноша.  — Ты знал… знаешь, что я не стал бы нападать… Но ты отпрянул в страхе!
     — И что? Любой поступил бы так же, — пожал плечами Кирилл, чувствуя в отношении Мецааха враждебность.  То, что объяснял юный жрец, было ему совершенно непонятно и раздражало.  В его времени была бумага, автоматические ручки, автомобили, бытовая техника, которая Мецааху и не снилась.  Может, он умел обратить посох в змею, но немногим это пригодилось бы в том мире, в котором жил Кирилл.  — Ты сделал резкое движение в мою сторону.  Это же так естественно!
     — Нет, я остался бы на месте, — юноша твердо взглянул на Кирилла.  — И любой, кто не умирает под демоном.  Демон — это та жертва, которой питаются Боги, мертвая тень.  Они подобны животным, имеют инстинкт, но не имеют сознания.  И во все дни жизни будут поступать, как человек, который их родил.  Мы умеем найти, заколоть и сжечь, вы носите на руках, угождаете им — оттого ваш мир поражен страхом, желчью и похотью. 
     — Надо же! А вы лучше?! — скептически скривился Кирилл, с насмешкой взглянув на юношу. 
     Юноша ничуть не обиделся, продолжая пристально и молча смотреть на Кирилла, с улыбкой, едва тронувшей его губы.  И Кирилл вдруг почувствовал себя чужим, тяжесть поднялась неясной тенью, смазав краски, словно бы закрывая от него часть этого мира.  Мир стал размытым, точно сотканный из полуденного марева.  Отчего-то заболела голова, но не боль разливалась не внутри его, а снаружи, как будто ее вливали тоненькой струйкой, и она смешивалась в его теле с его информационным полем. 
     Юноша снова улыбнулся, утвердительно кивнул головой. 
     — Мы имеем душу — и немногие откажутся от нее! А вы даже не знаете, что душа — это ближний, который носит частицу вашей плоти и защищает ваше пространство со спины.  Да, у нас нет многого, о чем ты подумал, но есть многое, чего нет у вас.  Всюду на земле я найду друзей, кров и пищу, а ты привязан к одному месту и закрыт — ты чужой! Мы живем в согласии с миром, вы выживаете, боясь даже собственной тени.  Мы пьем живую воду, а ваши источники отравлены ядом.  Неужели ты думаешь, что все, о чем ты подумал, ждет тебя в Раю? — насмешливо полюбопытствовал юноша.  — Там нет ни железных коней, ни железных птиц, ни рук, которыми мог бы что-то взять, ни ног, на которые мог бы встать.  Там только мысль, а ваши мысли таковы, что вы станете ужасом для себя самих. 
     — Это у вас ужасы, у меня никаких ужасов нет! — хмуро, насупясь, с вызовом ответил Кирилл.  — Это вы тут, занимаетесь черте чем! Чистой воды паранойя, сопровождающаяся бредятиной… В уме можно найти все что угодно, это доказано, седьмая вода на киселе, и все что бабушка надвое сказала.  У нас шизофрению лечат медикаментозно. 
     — Черте что не поднимается плотью, и не причиняет боль, — на этот раз Мецаах слегка приподнял бровь, проявляя оживление.  — Фантазии — вода, а демон — соль.  Соленый человек не растет и не меняется, а когда с него нечего взять, начинает гнить.  Мертвая голова не помнит ничего, кроме демонов.  Если человек не умеет противостоять им, могут одержать над человеком — и тогда он становится как раб, как вол, как ведомый слепой и глухой ишак.  Кстати, — он с интересом взглянул на Кирилла.  Он смеялся, Кирилл это почувствовал как дыхание биополе, но лицо его осталось беспристрастным.  — А почему «седьмая», и почему «надвое»?
     — Мы в космос поднялись, а это уже о чем-то говорит! — с превосходством бросил Кирилл, невольно задаваясь тем же вопросом и не найдя никакого логического объяснения.  Ну, седьмая, ну, надвое, откуда ему знать?! Но падать лицом в грязь перед самоуверенным жрецом не хотелось — и он пропустил вопрос мимо ушей.  — Вам до нас далеко!
     — Я рад за вас… Но мы продвинулись дальше.  Мы знаем, на чем он стоит, как стоит, и что бывает, если уподобиться демону, — юноша лишь сочувствующе усмехнулся, повернувшись спиной, через полуприкрытые веки рассматривая горизонт.  — Когда твой брат предаст тебя, ты поймешь, о чем я, — тихо сказал он. 
     — И ничего не предаст! — сердце Кирилла облилось кровью. 
     Вот она — тяжесть! Боль и обида поднялись из сердца и захлестнули, обжигая и сдавливая грудь.  Слова Мецааха ранили глубоко, словно бы приблизив что-то неотвратимое и страшное, о чем он знал, но не мог вспомнить — и даже боялся подумать, угадывая лишь шестым чувством.  Кирилл сверлил Мецааха взглядом, а юноша оставался спокоен, задумчиво поглаживая посох, и не отрывая взгляда от того, что он видел где-то там. 
     — Я пророк, я вижу! — с пренебрежительной усмешкой сказал он чуть громче и настойчивей.  — Не далее, чем неделю назад, твой брат обобрал вас до нитки и не оставил себе ничего. 
     — Нет! — в бессильной ярости, не осознавая, словно рассмотрел врага, Кирилл сделал шаг вперед, сжимая кулаки — и остановился.  Юноша уже стоял к нему лицом, приготовившись отразить нападение, снова поставив между собой и им посох.  Кирилл крепко зажмурился, стараясь проснуться, словно хотел вырваться из небытия.  Где-то там, во тьме, было что-то такое, о чем сказал юный жрец.  — Нет! — повторил Кирилл уже не так уверенно и со страхом. 
     — Я могу смотреть в будущее, и так далеко в космос, куда вы никогда не сможете.  И ты… — он расслабился.  — Ты тоже мог бы! Закон — Истина! А слова пустое.  Их исторгает и демон, и Бог, и человек.  Слова, как вода, приходят и уходят.  Живые слова открывают закон мироздания, поднимая человека до Бога.  Мертвые — ведут в погибель и вторят мертвым, поднимаясь из тьмы, где нет сознания и обитель демонов, и срываются с уст очевидной глупостью.  Люди помнят, как наказал их Господь, когда они поставили себя выше Бога, презрев все, чему Он учил.  Камни падали с неба, поднялась вода и настал холод по всей земле, и не было места, чтобы укрыться.  Вы ищете следы потопа и не находите.  И не найдете.  Потоп — отверстая земля, когда смерть выжигает все живое до соляных озер, и люди сыплются пеплом.  И не было на земле человека, который бы спасся.  Мы дети тех, кто был далеко и все это видел… Он сам пишет книгу…
     Голос Мецааха долетал глухо, словно издалека, проходя волной через все тело — и почему-то перестал принадлежать юноше, проскрипев старушечьим голосом где-то совсем рядом, над ухом:
     — КНИГУ-ТО, КНИГУ БЕРЕГИ!!! Пусть будет Слово к тебе, в котором Истина!!!
     — Какую книгу?! — запоздалое любопытство заставило перебороть себя, но мир Мецааха тонул во мгле.  Не ясно, но он вспомнил, откуда у него тяжесть.  Стараясь вернуться в свой сон из небытия, раздирая черную завесу, которая скрыла Мецааха, он шагнул вперед. 
     Но ни людей, ни юноши он не увидел…
     
     Кирилл с трудом передвигал ноги, спина горела от ударов, губа распухла, глаза заплыли, так что он едва мог видеть.