— Просто ты думаешь не так, как тебе приказывали.  Вот такое объяснение тебя дали, чтобы ты понимал любовь правильно.  Пройдет, не переживай… Помучаешься маленько и пройдет. 
     Александр еще тяжело дышал, но глаза его заблестели:
     — Я же говорил, что Ирка на меня как-то действует… С ней так легко, чувствуешь себя счастливым, отдаешь, и счастье в голову летит, никогда такого раньше не испытывал.  Мать не жалко, Кира вон… — Александр плакал.  — А как по-другому подумал, так и началось….  Помогите, дядя Матвей! — взмолился он. 
     — Прошло? — поинтересовался Матвей.  — Вот оно твое счастье!
     — Да! — ответил Александр.  — Что это было?
     — Любовь! На тебя, парень, шило наложили. 
     — Какое шило?! — жалобно простонал Александр. 
     — Обыкновенное.  Да ты не переживай, ты не первый, не ты последний, Авдотья умела снимать, значит, и накладывать умела.  Передала, видно, уменье…
     — Как вы сказали? — вздрогнул Кирилл. 
     — Что как? — не понял Матвей. 
     — Как болезнь эта называется? — переспросил Кирилл. 
     — Да по-разному ее называют: порча, шило, проклятие, присушка, эпитамия… Как только ее не называют.  Колдовская штучка.  Как-то Авдотья рассказывала, что накладывают ее через другого человека, а потом еще и на самого человека, чтобы крепко держалась.  Про шило я знаю, а как снимают — нет.  Объяснила Авдотья, да не понял я, как-то по-колдовскому.  Помогал я ей, а она учила меня немного.  Первого Иркиного мужика вылечила, а Славку не успела.  У него не только шило, ему еще голову проткнули, — Матвей тяжело вздохнул.  — Его может и не вылечить уже.  Ой, как сестра с ним мучается, — покачал он головой.  — Ты, Александр, не бойся, думай по-своему.  Думать надо головой, а когда не получается, когда умные мысли к голове не прикладываются, с особенной осторожностью.  Люди не так мудро просят: деньги, любви, добра всякого, смирения и почитания. 
     — Маме позвони! — попросил Александр Кирилла. 
     — Вы мать-то не пугайте, она у вас людям шибко нужная, — остановил Кирилла дядя Матвей.  — Далеко до больницы, ну а как рожать бабе, или аппендицит вырезать… Даже бывает на работе кого придавит, или рубанет себя нечаянно, а врач, считай, за триста с лишним километров.  Пока транспорт ищут, пока везут, вот и похоронили человека! А ты не умираешь, это память.  Радуйся, понял, наконец! Вам бы мать-то поберечь, — Матвей повернулся к Александру, лицо его было сердитым.  — Кроме Авдотьи вряд ли кто в деревне сможет тебе помочь, ты уж как-то сам себя настрой.  Я попробую узнать, кто еще этим занимается. 
     Кирилл Матвея уже не слушал, словно перешел в другую реальность.  Он вдруг вспомнил свой сон, стариков, которые объяснял, что такое шило.  Значит, накладывают еще. 
     Кирилл смотрел на Александра и знал, что ему можно помочь, но как? Теперь он тоже знал, что такое демоны дасу, которых посели в человеке.  Почему он не спросил, как его убирают?! Кириллу отчаянно захотелось снова оказаться там, с этими людьми из своего сна, которые могли и знали.  И вдруг почувствовал себя маленьким, беспомощным, когда тоскливой болью резанули по сердцу слова Александра, разрезав, словно лезвие бритвы, когда Матвей Васильевич попытался Александру объяснить, что за все в ответе люди, которые смогли его присушить. 
     — Забудьте вы про нее! Это только наше с нею дело! — взвился Александр.  — Я не верю, Иринка не такая, зачем ей это нужно?!
     «Да чтобы квартиру нашу к рукам прибрать!» — хотел выкрикнуть Кирилл, но промолчал, скрипнув зубами.  Объяснять было бесполезно — он не думал, не анализировал, не искал истину, руководствуясь одними лишь чувствами, которые, похоже, возвращали его в исходное состояние, стоило ему расслабиться и начать думать в обычном режиме. 
     И Матвей Васильевич махнул рукой, когда услышал ответ. 
     — Нет, я сильно занят, может быть, потом… — искренне сочувствуя, сказал он и вышел. 
     
     Марта и апрель пролетели незаметно…
     Бригады строителей трудились в две смены.  К первомайским праздникам реконструкцию дома почти закончили.  Он изменился и теперь совсем не походил на тот, который Кирилл и мать увидели впервые.  Дом был огромный, намного больше их городской квартиры, современный.  Его утеплили, обшили кирпичом, обработав антисептиком древесину, так что с наружи он казался коттеджем, покрыли крышу синей черепицей.  Пахло краской, клеем и лаком.  На первом этаже теперь располагалась прихожая и лестницей на второй этаж.  Ванная комната и комната матери располагались в том месте, где был пристрой.  С другой стороны — гостиная, столовая и кухня.  И не было таких огромных печей.  В пристрое, в котором теперь была комната матери, печь отсутствовала, только небольшой камин, который мать попросила поставить на тот случай, если вдруг начнутся перебои с теплом.  Дополнительно он выходил одним боком в ванную комнату, обогревая ее и нагревая котел с водой.  В гостиной тоже был камин, совмещенный с печью, но места она занимал раза в два меньше, чем та, которая была.  И окна в доме теперь больше напоминали городские.  На втором этаже расположились комнаты Кирилла и Александра с большими теплыми лоджиями. 
     Комната Кирилла понравилась не только ему, но и новым друзьям, которых он наконец-то смог пригласить в гости.  И они часто засиживались допоздна за компьютером.  Мать постоянно задерживалась на дежурствах, гнать их было некому.  Особенно те, у кого дома своего компьютера не было.  А компьютер у него был хороший, новый — мать купила его, забрав старый на работу. 
     И, наконец-то, вещи заняли свои места.  Но когда их расставили, оказалось, что их так мало, что дом казался почти пустым.  Сразу же встал вопрос о покупке новой мебели.