А кто, кроме черта, может на ухо шептать?
     — У них вон, какое оружие! И лошади… — завистливо вздохнули люди. 
     Высокий старик, убеленный сединой, горько усмехнулся. 
     — Да в оружии ли дело? Голова не думает свободно, ума нет, беду не видят ни свою, ни чужую, а только страх.  Для того пастухам спаситель нужен, чтобы в стаде проклятие не снимали.  Мы шило не накладываем, наши знания им как кол в сердце.  Род их проклятие живо разбирает, коли Хмельную Сурью в голове испить.  Сурья — Истина, нет в ней неправды, она Родом варится, духами кажется и в руку ложится. 
     — Отчего оне нас спасают? Мне их Рай, за ногу подвешенный, зачем? — снова вступил в разговор балагур.  — У меня свой Рай, Ирий сад — не пустое слово, в нем душа моя и знания, которые пощупать могу, посмотреть на них при жизни.  Истинно, устроен человек по образу и подобию Божьему, в человеке Царство небесное и Царство Земное.  И все законы, на которых вселенная стоит, применимы к человеку.  Сознание наше — искра Божья, как сознание Рода.  Велик человек, от края своего и до края души своей, как Сварог, у которого четыре головы.  И там, где душа, там и Небо, там Перун, а я подобен Велесу, землю возделывая…
     — Так не хотят они, чтобы мы грамотными были! Запретили, — тяжело вздохнул богатырь.  — Наши-то веды забывать стал народ, некому учить.  Грамотных на кожу для книг пускают.  А под каждую церковь человека закапывают.  Мол, нет святого, то и церковь недолго простоит. 
     — Да как же по костям ходить? — возмутился народ. 
     — Как, как… Обыкновенно! Они ж капища сквернят! — весело отозвался грамотный балагур.  — Самые чистые места, где сила из земли выходит и духи днем на стороже.  Это еще что! — засмеялся он.  — У них молитва на костях — самое сильное заклятие!
     — На наших костях! — поправил его второй старик, упрекнув взглядом через плечо.  — Такое шило придумали, чтобы люди не только Бога нашего, но и мать с отцом в памяти не держали.  Помоями обливают, варварами называют, убийцами, волхвов наших язычниками и колдунами.  Да только колдун шило втыкает, а наши снимают, а язычник — сеятель и есть, который из-за спины на ухо языком мелет, да в небесах кажется, как спаситель ихний. 
     — Человек разве в Небесах должен встречать? Бог там, как Сварог пространный, как Перун и Валес крепкий, как Матерь Сва истинный, — провозгласил другой старик.  — Там сам человек и должен быть, утешая себя и в горе, и в радости.  Кто на небе, тот и в сердце души. 
     — Если на то пошло, я лучше буду язычником и колдуном — позора меньше! — уверенно решил статный мужчина рядом с Кириллом, разрешившись от сомнений.  — Мы родились с языками — и умру во языцах!
     — Да какие ж мы убийцы и варвары? Тысячи лет приезжали к нам учиться! — снова возмутились в народе.  — Греки нашу грамоту перенимали, нашими ведами книги пишут! Не мы к ним, они к нам пришли! Не гнали мы их, живите, земля матушка большая, всех носит, а теперь вон оно что!
     
     
     Отряд вернулся с подмогой.  На седлах некоторых были перекинуты мешки.  Людей подняли, выстроили и погнали вперед.  Словно бы жалея их, в разорванной ветром мороси выглянуло холодное солнце, сделав просветы еще шире, осветив некошеные грязно-желтые луга с невысокой травой, опушки багряно-бурого леса.  Как чудо, как ласковая поддержка родимой земли, с которой многие уводимые в полон прощались навсегда, в небо поднялась птица и прокричала горестно, развернулась и улетала назад.  Но так было еще хуже — солнце чуть согрело воздух, который сразу стал сырым.  Легкий ветерок продирал влажностью насквозь.  Было так тихо, словно природа вымерла.  Только чавканье под ногами, да выкрики охранников.  И топот копыт, который предупреждал, что враг за спиной.  Шли больше половины дня, а на пути не попалось ни одного селения, только выгоревшие холмики пожарищ, за лето поросшие редкой сорной травой. 
     — Дедушка, а почему люди не гонят их? — спросил Кирилл, стараясь сдержать слезы. 
     Он едва пошевелил окоченевшими руками, обрадовавшись, когда сзади ему передали зипун, заботливо надетый на плечи стариком и богатырем, который снова шагал рядом, прикрывая от плетей.  Ноги он уже давно не чувствовал и боялся на них смотреть.  Наверное, многим было еще привычно ходить босиком в эту пору, а его ноги почернели от застывшей под кожей крови.  Подошвы кровоточили, изрезанные острыми камнями и тонкими льдинками.  Веревка мешала идти, но лямка, к которой были привязаны руки, ослабла настолько, что при усилии он мог бы вытащить ладонь.  Пока он решил не рисковать.  Охранники проявляли повышенный интерес к обоим старикам, которые показались Кириллу грамотными, как балагур.  Он уже не сомневался, что она ведут какую-то игру, заодно с балагуром.  Не было в их глазах ни страха, ни обреченности, а только хитрость и пытливая любознательность, с которой изучали каждого человека. 
     — Охраны всего четыреста человек, нас же втрое больше, я посчитал.  Трое на одного! У них ни пулеметов, ни автоматов, стрелы только и мечи.  Если за ноги хватать, можно стянуть с лошади, — предложил он.  — Я веревку перегрызу, — он с надеждой посмотрел на старика через плечо, показывая веревку, которую почти развязал.  — Я вам освобожу руки. 
     Заметив его движение, юноша без языка, который шел по правую от него сторону, торопливо закрыл веревку от взгляда посторонних, что-то сердито промычав и сделав пальцами знак богатырю по левую от Кирилла сторону.  Тот поправил веревку, не завязывая, накрутив на руку. 
     — Умереть всегда успеем… — пробормотал богатырь, показав старикам на пальцах то же самое, что показал немой. 
     — Ты, хлопчик, в глаза людям посмотри! — усмехнулся старик.  — Нас, мудрых, мало… Но много! Не знаешь ты, через что прошли они.  Били их, ох как били! Разбудить надобно, да так, чтобы сия наука на пользу встала.  А то побороть-то поборем, а на завтра снова на этой дороге окажутся. 
     Кирилл оглянулся.  Пожалуй, вокруг уже проснулись, и впереди и позади сплотились.  Но там, куда не долетали обрывки разговора, были.  Людьми владело отчаяние, они словно бы они не осознавали, что с ними происходит, или уже не верили в спасение, принимая судьбу, как должное. 
     — Забыли люди Бога, все на волхвов, да на князей надеялись, а что они сделают, если человек сам лежит, как колода, и не повернуть его, не сдвинуть с места? — обращаясь к Кириллу, тяжело вздохнул богатырь, тоже оглянувшись.  — Пугают волхвами детей малых, вдалбливают страх и ненависть, падучей болеть начали, предаем друг друга, войной друг на друга идем… Разучились снимать с себя тьму, не умеют, а Бог ленивых не милует, По ихнему жертва, это то, что они делают, скотину режут и объедают до кости.