А ее оболочка осталась здесь, для того, чтобы больше не мешать своей владелице отправиться в самое последнее путешествие в ее жизни.  Не думать об этом, не думать.  Просто идти, и все… Дима направился к лесу, окружавшему магазин высокой темной стеной. 
     Ноги его шелестели в траве.  Лицо освежал приятный прохладный ветер.  А Дима не чувствовал ничего, и ни о чем не думал.  Просто надо было похоронить Машу, положить ее куда-нибудь, где ее бы не увидели люди.  Он прошел метров двести, проваливаясь в валежник, а потом опустился на одно колено, и осторожно положил Машу на землю.  Дима посмотрел на нее.  Уголки его губ кривились и вздрагивали.  На глаза подворачивались слезы.  Тяжело вздохнув, он положил голову на ее грудь, и так лежал, не шевелясь, с минуту или две. 
     Потом он встал и направился обратно, изо всех сил стараясь не оглядываться. 
     Он плохо помнил, как зашел обратно на склад.  Глаза сами собой отыскивали канистру бензина, руки отворачивали зеленую крышку и разливали бензин по всей территории магазина, орошая стеллажи, сувениры, амулеты и оружие.  Пахло так, что слезились глаза, но Дима плакал совсем по другой причине.  Наконец он нашел на кассе коробок спичек, поджег его и кинул вглубь помещения.  Вспыхнуло все.  Пожарной сигнализации здесь не было. 
     Дима вышел наружу.  Его кожа покраснела от жара, легкие были полны испарений.  Рассудок покинул его тело, заставив перешагнуть за грань безумия. 
     Он смотрел на красную фуру, фары которой ярко горели.  Всполохи пламени освещали оранжевыми отблесками лобовое стекло.  За ним не было никого. 
     Машина заурчала, будто голодный зверь.  Передние колеса повернулись в его сторону, тронулись с места.  Кабина развернулась к нему, так, что скоро он стоял в свете фар, щурясь.  Медленно, словно послушный конь, фура направилась к Диме и застыла в нескольких сантиметрах от него.  Она могла убить его, если бы хотела, отомстить за Могильщика, так как являлась живым существом, но не стала этого делать. 
     Громадина на колесах что-то хотела от него.  И, кажется, Дима понял, что именно. 
     Он обошел ее с правой стороны.  Забрался на подножку, взялся за холодную ручку двери.  Бросил взгляд на горевший магазин, и еще один – на стену деревьев, за которой теперь скрывалось тело его любимой.  Потом залез в кабину, повернул ключ зажигания и тронул грузовик с места.  Было жарко; он снял футболку, не удивляясь, откуда у него появился живот, почему руки налились силой и покраснели, будто опаленные солнцем.  Дима посмотрел в зеркало заднего вида, с которого свисали странные амулеты, и увидел маленькие свинячьи глазки, отвислые щеки, покатый красный лоб, усеянный каплями пота. 
     На него смотрело лицо Могильщика.  Его собственное лицо. 
     А, впрочем, какая теперь разница?
     Толстяк расхохотался и утопил педаль газа.  Красная фура, окруженная теперь только пылью и ночными тенями, рванула с места.  Вокруг нее больше не летали ни души, ни насекомые. 
     .