Слева солнце садилось в закат, освещая горизонт цветом алого безумия.  Справа на лугу паслись коровы. 
     - Что находится справа от нас? – спросил Дима дрожащим голосом. 
     - Восемнадцать коров и один бык.  – Водитель ухмыльнулся. 
     - Как вы их видите?
     - Чуть-чуть.  Краем глаза.  Но у меня есть множество соглядатаев.  Кстати, приспусти немного окно, а то душно, и они хотят в тепло. 
     - Кто?
     - Мои питомцы. 
     Дима не понял, о ком идет речь, но все же выполнил поручение, которое дал ему толстяк.  Через пару секунд в кабину залетел слепень и тут же ужалил юношу в шею.  Тот зашипел и попытался прихлопнуть насекомое. 
     - Не стоит, - услышал он голос слева. 
     Дима не обратил на это внимание.  Слепень оторвался от его шеи и начал летать по салону.  Как эти твари не раздражают водителя? Впрочем, если он такой псих, то, наверное, испытывает к ним привязанность. 
     Между тем в салон кабины залетали все новые и новые насекомые.  Одно из них, влетев, сразу же присосалось к руке Димы, впившись в кожу между пальцев.  Несколько других норовили попасть в лицо.  Дима закричал.  Он попытался отмахиваться, давить кровососущих паразитов.  Бесполезно – ведь как же справиться с сотней противников, которые меньше и быстрее, чем ты сам.  Один слепень, жужжа, впился в левое веко.  Проклиная все на свете, парень оторвал его и выбросил в окно.  Пока он делал это, насекомые уже успели облепить его живым покровом. 
     Он остановился, хрипло дыша.  Странно, но слепни тоже прекратили кусать его.  Некоторые отрывались от его тела и летали по кабине.  Но большинство предпочитало ползать по теплой человеческой коже.  От них чувствовалась какая-то невидимая угроза.  Казалось, еще один неверный жест, случайное движение – и ты умрешь мучительной и долгой смертью.  Насекомые были у него за ушами, волосы уже просто кишели ими.  Часть пробралась под одежду и исследовала его тело под покровами ткани. 
     - Что с ними? – спросил Дима. 
     Водитель лишь ухмыльнулся в ответ. 
     - Может, мне так и оставить тебя? – задумчиво проговорил он.  – А, может быть, отдать им на съедение? Впрочем, они и так наелись за день.  Обед был особенно обильным.  Что ж… жалко, но придется их отпустить. 
     Он издал губами какой-то тонкий, едва различимый свист.  Слепни стали слетать с Димы и садиться на потолок.  Многие делали это неохотно, будто юноша давал им пищу и кров.  Наконец все они переселились наверх.  Парень откинулся назад.  Его руки и лицо горели.  По спине ползли мурашки, кожу покрывала пленка холодного пота, а тело бил озноб.  Дима чувствовал, что еще немного, и он сорвется, откроет дверцу машины и выпрыгнет навстречу прохладному воздуху и горячему асфальту.  От этого его удерживал разве что страх смерти, укоренившийся глубоко в сознании, и не дававший юноше пойти на столь отчаянный шаг в эту минуту. 
     Он желал отказаться от своего существования, лишь бы отторгнуть от себя весь этот кошмар.  Смерть девушки, с которой он провел вместе два лучших года своей жизни, маньяк-водитель, который умел видеть, не глядя, и управлял слепнями.  Что еще? Может быть, эта красная фура сейчас заржет, как конь, и начнет брыкаться?
     Дима не выдержал.  Он усмехнулся.  Толстяк взглянул на него.  Его густые волосатые брови недоуменно изогнулись, мол, что это с тобой.  Дима захихикал, как будто ему был известен какой-то неприличный анекдот.  Он еще раз взглянул на водителя и расхохотался тому прямо в лицо.  И почти сразу же заплакал. 
     В кабине воцарилось молчание. 
     Толстяк ехал дальше, продолжая смотреть на дорогу, как ни в чем не бывало.  Как будто не было этих сказанных слов (она висит на крюке, который воткнут ей прямо в горло), не было дорожных знаков (неровная дорога, до ближайшего поворота полтора километра) и слепней (может, мне отдать им тебя на съедение?).  Боже мой, оказывается, сойти с ума – это так просто.  Дима хихикал и хихикал, не стараясь даже остановиться.  Разум его ступил за границу, разделяющую здравый смысл и безумие. 
     Парень повернул голову налево, и увидел, как один слепней ползет по лысой голове толстяка.  Вот он сполз на висок, спустился на мочку уха, а потом и вовсе залез внутрь, больше не показываясь.  Только шевельнулись волосы в ушной раковине, пропуская насекомое, и все стихло. 
     От этой картины Дима рассмеялся лающим истеричным смехом, продолжая плакать.  Что ни говори, а отпуск удался на славу.  Теперь он знал это точно.