Всегда в моем окне видны, друг другу вторя,
     Десятки серых крыш, их очерк угловат. 
     Не вижу синевы, когда приходят зори,
     Не вижу, как кровав по вечерам закат. 
     Все крыши за окном, и дальний гул, как призрак
     Трамваев, и дома, куда ни поглядишь,
     А осенью – ее неотвратимый признак:
     Гонимый ветром лист на скользком цинке крыш. 
     О, этот серый цинк, однообразный, гладкий!
     А если вдруг судьба и улыбнется нам,
     И бледный луч скользнет по стеклам без оглядки,
     То будет он трубой разрезан пополам!
     
     Жан Кокто
     
     Мир не таков, каким мы его себе представляем. 
     Чтобы понять его истинную суть, может понадобиться не один год и даже не одно десятилетие. 
     А большинство населяющих голубую планету людей весь путь от юношеского максимализма к старческому маразму проходят, ни разу не узрев и самого бледного отблеска этой сути, даже за километр не ощутив отголосков ее дыхания. 
     Счастливчики…
     Да-да, счастливчики, ведь кислотное ее прикосновение либо сразу отбирает жизнь, либо же превращает ее в вечный бой – с весьма размытым финалом.  Уцелев после первой схватки, остаток дней проведешь или в сражениях, сжимая в руках откованный тысячелетия назад клинок, или за письменным столом, строча предупреждающие послания, которые человечество в лучшем случае будет принимать за романы ужасов.  Союзников у тебя не будет.  Есть, конечно, много могучих сил, поддержкой которых не помешало бы заручиться новообращенному адепту Пути.  И ты, возможно, даже сможешь достучаться до одной из них и получить вожделенную помощь.  Но знай – каждый из могущественных патронов в любой миг может щелчком пальцев отбросить тебя в сторону, выкурив твою судьбу до фильтра.  Никаких долговечных союзов.  Только подобным тебе, людям с нервными движениями, с приклеенными к губам кривыми ухмылками, с глазами обращенными вовнутрь, с истерзанными душами, - только им сможешь ты доверять.  Но ведь и их непременно отберет у тебя клубящаяся где-то за пределами объективной реальности багровая хмарь… Так что, лучше не заключай вообще никаких союзов. 
     Быть может, лучше не смотреть по сторонам, чтобы даже случайно не заметить, как они скачками передвигаются среди тонущих в сумерках серых стен? Не вслушиваться в вечернюю какофонию пригорода, чтоб не услышать клацанья челюстей и еще этого странного звука, что так похож на завывание ветра в печной трубе (действительно, странно – трубу, как сейчас помню, разобрали еще в прошлом октябре)?
     Разумеется, это так.  Гораздо лучше всю жизнь оставаться средь пребывающего в счастливом неведении большинства.  Даже не пытаться понять этот мир и, уж тем более, противостоять ему. 
     Только как быть, что делать, на что надеяться, если роковой шаг уже сделан, а стало быть, обратной дороги нет?. . 
     
     Старый финн Эйнари Тойвонен знал об истинной сути мироздания побольше многих других.  Старый? Нет-нет, Эйнари лишь выглядел глубоким стариком, тогда как на деле ему недавно исполнилось пятьдесят.  Чересчур уж резкие морщины, глубоко запавшие глаза и полностью седая голова не были следствием чрезмерного пристрастия к спиртному или наркотикам.  Не бывал Эйнари и в тюремных застенках, и тяжелый физический труд в его жизни присутствовал далеко не в таких количествах, что могли за несколько лет превратить человека в развалину.  Тойвонену не приходилось жаловаться на немощь или болезни, но окружающим он как раз таким и казался – немощным и больным.  Все как раз потому, что однажды этот битый жизнью скандинав соприкоснулся с Запретным. 
     Та история продолжалась совсем недолго, но свое дело она сделала.  Не могла не сделать.  Самым простым выходом для Тойвонена могло бы стать тогда самоубийство.  Но он, несмотря ни на что, решил продолжить свое существование на Земле, ведь открывшаяся перед Эйнари двадцать лет назад грань человеческой жизни была, несмотря на пронизывавший ее беспощадный ужас, достаточно интересной и даже в чем-то притягательной.  Но продолжать жить по-прежнему было, разумеется невозможно.  И Тойвонен стал тем, кем он стал – Хранителем Памяти Зла…
     
     «Убийца с двумя крюками».  Даже прожив тридцать лет в хтоническом центре России – Санкт-Петербурге, Эйнари даже представить себе не мог, что такое возможно в реальной жизни.  Он видел множество фильмов ужасов и прочитал немало книг данного жанра.  Некоторые из них поражали своей реалистичностью и заставляли надолго задуматься, но никогда этнический финн Эйнари Тойвонен не допускал даже мысли о том, что авторы этих произведений могут строить свои сюжеты на основе реальных событий не только в тех случаях, когда речь идет о маньяках навроде Чикатило или Эда Гейна . 
     Сама жизнь доказала ему обратное.  Это случилось в 2005 году, когда в результате подлого заговора нескольких человек, которых он считал своими друзьями, Эйнари оказался почти на самом дне жизни.  Сжигаемый жаждой мести, он был готов убить своих обидчиков, о чем неоднократно громогласно заявлял в компаниях уличных маргиналов, что стали на некоторое время его товарищами по жизненной лодке.  Возможно, Город услышал голос Тойвонена и решил помочь ему (в своей обычной манере, ибо после такой «помощи» редко кто-нибудь выживает).  А может, то была простая случайность (да-да, так тоже иногда бывает к превеликому сожалению тех, кто с этим сталкивается).  Как бы там ни было, в том году Эйнари повстречался с тем, кого наиболее рафинированные обитатели петербуржских трущоб называли Человеком-Секатором, а граждане, чье воображение было не столь ярким, именовали просто Кишкодером. 
     Врагам Тойвонена не позавидовали бы даже узники вьетконговских пыточных ям.  Сгинул в черных волнах всепожирающего космического ветра и сам Кишкодер.  Эйнари Тойвонен, в тридцать лет породнившийся мастью с полярным филином, был единственным выжившим участником драмы, что разыгралась одним безумным летом в тайных, сочащихся гнилью закоулках Черной Пальмиры. 
     Крюки, которыми его сверхъестественный помощник драл в клочья человеческую плоть, Эйнари Тойвонен хранил до сих пор.  Страшное оружие стало стартовым экземпляром его весьма необычной коллекции, и она за прошедшие годы значительно разрослась. 
     Многие из входивших в нее предметов было весьма непросто добыть.  Но еще труднее – должным образом хранить их, чтобы связанные с этими предметами кошмарные истории никогда больше не повторились.  Эйнари Тойвонен справлялся.  Это являлось одной из причин того, что избороздившие его лицо морщины были столь глубоки, глаза – печальны, а волосы – цвета зимних лесов в землях Тысячи Озер…
     Не будь его, пропитанные чудовищными эманациями потустороннего зла предметы продолжали бы гулять по свету, принося прикоснувшимся к ним людям страшную гибель, невероятные страдания и кое-что похуже.  Расположенный в центре Москвы небольшой магазинчик, в котором хозяйничал Эйнари, являл собой настоящий музей боли, смерти, греха, порока, обманутых надежд и отчаяния.  Музей или, если угодно, храм…
     Не стоит, впрочем, думать, что Тойвонен продавал здесь вещи, способные разрушить чью-то жизнь.  Нет, экспонаты его зловещей коллекции не были предназначены для продажи, хоть и хранились вместе с товаром в складских помещениях московской «Лавки ужасов».  Товаром же были обыкновенные предметы масскульта – диски, книги, постеры, атрибутика… Маски монстров и маньяков, игрушечные орудия убийства, мрачноватые куклы и статуэтки.  Все, что так любит неформальная молодежь, которая, к слову сказать, и составляла значительную часть клиентуры Тойвонена. 
     О том, кто таков на самом деле хозяин лавки, никто не подозревал даже.  Его привычно воспринимали как «олдового чувака» из своей же тусовки.  Длинные седые пряди, стянутая резинкой длинная борода, золотые серьги в ушах и покрытые обильной вязью татуировки жилистые руки мешали принять его за кого-то другого.  Самого Тойвонена такое положение дел вполне устраивало.  Эйнари не стремился к большой известности – такому человеку, как он, она не принесла бы ничего, кроме неприятностей. 
     Однако держать накопленные знания в себе было непросто.  В конце концов, он никогда не давал обета молчания.  Тойвонен до сих пор не предал известные ему факты широкой огласке лишь потому, что боялся прослыть сумасшедшим.  Даже несмотря на то, что на руках у него имелось множество наглядных подтверждений этих фактов.  Обывательское сознание – оно такое.  Обывателю скажешь: «Смотри, кровожадный монстр!» - указывая на бесчинствующего в конце квартала кровожадного монстра.  А он, обыватель, лишь покрутит пальцем у виска: «Ты что, с ума сошел? Какой монстр?». 
     И все же, рассказать обо всем хотелось.  Не целому миру, нет.  Хотя бы одному человеку.