Из этого города нужно сбегать, пока не застрял. 
     Может быть, я думал обо всем этом, а, может, и нет.  В голове шумел ветер и дождь. 
     Окурок полетел в окно, а я пошел на голоса Сашки и Карины.  Оказалось, Карина рассказывала анекдот, и я успел на концовку.  Анекдот был, что называется, неприличный.  Санек захохотал, я усмехнулся по инерции, девушка смутилась.  Дальнейший вечер прошел в приятной атмосфере.  Было уютно сидеть вблизи костра, уминать простецкий ужин, курить, пить чай.  Сквозь худую крышу лил дождь, но нашего кружка света не доставал, и на полу вода почти не скапливалась, уходя через дыры вниз.  В рюкзаке у Сашки нашлась бутылка коньяка, и нам стало совсем тепло. 
     Позже, когда все веселые истории были рассказаны, а содержимое бутылки заметно уменьшилось, Санек заговорил о Руднике. 
     Конечно, мы знали большую часть.  Рудник – это лагерный поселок, послуживший предтечей города.  Знали мы о заключенных, работавших здесь.  Первый этап прислали в 32-ом году из Салехарда.  А в 37-ом на противоположном берегу реки арестанты строили для самих себя заграждение вокруг палаточного лагеря.  Это уже была Воркута.  Знали мы о том, как в стране проходила реконструкция угольной отрасли, как была ликвидирована половина воркутинских угольных шахт, как пустели пришахтные поселки.  Но все равно слушали, не перебивая.  Карина прижалась к Сашке и смотрела куда-то вниз.  Я видел, как блестит гипнотическое пламя в ее широко распахнутых глазах.  Красивая она.  Когда ходил отлить, понял, что сильно захмелел, и испытал какое-то невнятное ликование.  Кинув взор на лестницу, вздрогнул.  Ступеньки спускались в темноту, первый этаж совершенно не было видно.  В шорохах дождя даже и не расслышишь, если кто-то зайдет… Я поспешил к свету костра.  Сашка рассказывал ту самую историю. 
     – Это было в прошлом году, летом.  Ходили на Хальмер-Ю.  Сами знаете, что там творилось в 95-ом, людей с ОМОН-ом из собственных домов вышвыривали, сгоняли в вагоны и отправляли к нам, на Воркуту.  Сейчас там город-призрак, только охотники да сборщики металлолома, ну, и вояки учения проводят, конечно.  Полигон «Пембой».  Соответственно пошли туда через Рудник.  Понятное дело, старались не задерживаться, район привычный, шли напрямик.  Проходим через жилой корпус, мимо ободранной пятиэтажки.  И как-то взгляд у меня по пустым окнам скользнул, вдруг вижу – стекло, окно застекленное.  Редкость для здешних мест, сами понимаете.  Ну, и… не знаю, померещилось мне что-то там, за стеклом.  Как будто кто-то смотрел.  Лицо.  Маленькое, над подоконником.  Девчачье лицо испуганное.  А может, кукла.  Кто его разберет? Я и не остановился, откуда здесь дети? Померещилось, конечно.  Шел я со всеми и все время придумывал что-то про это лицо, черты, выражение, как будто разглядывал его полчаса.  Из города уже выбрались, а у меня все мысли там.  Иду, молчу.  Только когда ночью шли, от усталости, наверное, забыл про всю эту ерунду.  Ну, а как мы на Хальмер-Ю сходили, вы знаете, рассказывал.  Виталий в шахте ногу сломал, вот уж мы с ним намучились.  Там не до детских мордашек в окошках стало.  И вроде нормально, забылось.  Да вот только через полгода вспомнилось.  Сон приснился, как будто мы опять под теми окнами проходим.  И лицо за стеклом настоящее.  Исхудалое, с тенями вокруг глаз.  И как будто девчонка эта кричит мне, а я ее не слышу.  Точнее, слышу, но далекий писк какой-то.  Рот открывается, и все лицо так вытягивается страшно, а глаза просят.  Только я все равно мимо прохожу почему-то.  Мне вообще сны редко снятся, не помню я их.  Да и этот не с первого раза запомнил, а он повторялся время от времени.  Раз в неделю, раз в месяц, не знаю.  Столько всего напридумывал про эту девчонку.  Знаете, будто они жили с мамой там вдвоем, в заброшенном доме.  Какого хрена? Не знаю.  Жили вдвоем.  Но мама откинула копыта.  Как эгоистично с ее стороны, да? А дочка осталась.