Я прикасаюсь горлышком бутылки к эмалевой фотографии.  Чокнемся, мама.  Я знаю, тебе не понравилось бы, что я пью.  Но теперь это уже все равно.  В моем положении заботиться о здоровье было бы лицемерием.  О да, я знаю, что ты бы сказала.  Я помню твои утренние пробежки и оздоровительные процедуры, твои вечные диеты.  Я помню, как ты упорно боролась, помню тот отчаянный блеск в глазах, который погас только когда тебе стали колоть лошадиные дозы обезболивающего.  Но рак все равно сожрал тебя.  А теперь он гнездится в моих потрохах. 
      Прости меня. . .  Просыпаясь холодными одинокими ночами я часто проклинал тебя, мама.  И теперь проклинаю! Зачем, зачем ты трахалась с моим отцом, ведь знала же, что его родители, как и твои, умерли от этой мерзкой болезни? Ты надеялась, что пронесет, что он не тронет меня? Думала, это не передается по наследству? Или у вас была такая любовь, что ты забыла обо всем? Будь она проклята, ваша любовь. . . 
      Когда ты умерла, я целыми днями сидел дома и слушал, как стучит по крыше дождь.  День твоих похорон был ясным, солнечным, а потом небо затянуло тучами.  Дождь шел всю осень и почти всю зиму, а весной я почувствовал, что он уже внутри меня.  Анализы ничего не показали, но я-то знал. . . 
      Я продал нашу шикарную квартиру и снял однокомнатную конуру в портовом районе.  Это позволило мне бросить работу и лежать целыми днями вперясь в телевизор, ни о чем не думая.  Обычно я отключал звук - мне приятно было слышать гудки кораблей.  Иногда мне казалось, что я и сам - старая баржа со здоровенной дырой в брюхе, неповоротливо, поскрипывая и похлюпывая, ползущая по заливу.  А воды в трюме становится все больше и больше. . . 
      В августе я почувствовал, как он шевелится внутри.  Я почти физически ощущал, как по моему бедному телу расползаются метастазы.  Теперь я завидую тебе - ты ведь долго не знала и не догадывалась, что с тобой.  Ты обратилась к врачам только когда боль стала нестерпимой, а я решил и вовсе обойтись без них.  Я не хотел, чтобы они ковырялись в моих органах, не хотел, чтобы меня травили лекарствами.  Нет, я не был настолько наивен, чтобы обратиться к колдунам и целителям.  Я просто решил устроить себе эвтаназию. 
      У нас она все еще считается банальным убийством, поэтому я готовился сделать это сам.  Купил в супермаркете несколько бритвенных лезвий, вставил крепкий замок в дверь.  Мои соседи обычно уезжали за город в конце недели, поэтому "днем икс" я выбрал пятницу.  Однако до начала осени я так и не исполнил задуманное - только из-за своего малодушия.  Уже набрав полную ванну теплой воды, я вдруг понимал, что хочу посмотреть вечерний фильм, допить оставшееся в холодильнике пиво.  А он медленно, но верно делал свою работу. 
      В один пятничный вечер я стоял перед ванной, смотрел на воду и думал, что он куда настойчивей меня, он-то сможет завершить начатое.  Во мне взыграла злость, я содрал с себя одежду и залез в воду.  Зажмурив глаза я водил лезвием по запястью, вздрагивал от боли, но глаз так и не открыл.  Я подумал, что мой труп будет выглядеть довольно мерзко, с изуродованными руками, голый, в ванне крови. 
      Я чувствовал себя уже мертвым, но радовался, ведь победа была за мной.  Он заботливо взрастил во мне подчиненные ему клетки, а я уничтожил все это в момент.  Его труды пойдут насмарку.  Опухоль, зарождающаяся где-то внутри, сгниет, станет удобрением для кладбищенских цветов.  Я ликовал. 
      А потом я очнулся от холода.  Вода в ванне остыла, она была розовой, перемешавшись с моей кровью.  На запястье вздулся шрам.  Он не признал поражения, но согласился на перемирие.  Я знал, что он остановил рост убивающих меня клеток, но не ушел.  Будь во мне достаточно храбрости, я мог бы покончить со всем этим.  Но я хотел жить. 
     
      Он приходит по вечерам, когда холодно и льет дождь.  Выползает из опухоли между печенью и селезенкой.  Я отключаюсь, а наутро смываю с рук чужую кровь.  Теперь я сам его инструмент, раковая клетка, пожирающая человечество.  Для него ничего не изменилось - он продолжил то, что делал раньше, только уже в большем масштабе.  А я. . .  Я получил жизнь.  И отчаяние впридачу. 
      Чокнемся, мама.