Конь бился в агонии.  Залитые кровью бока судорожно вздымались и опадали, копыта беспомощно скребли землю, глаза закатились, из оскаленной пасти вырывался хрип.  Не в силах глядеть на мучения верного боевого товарища, Изяслав приставил острие меча к лошадиной шее и одним быстрым движением перерезал жилы.  Конская кровь забрызгала лезвие, сапоги и кольчугу, смешавшись с кровью убитого чудовища.  Животное затихло. 
     Изяслав опустился на колени, погладил ещё тёплую лошадиную морду, вздохнул, после чего обтёр меч о траву, поднялся на ноги и отправился посмотреть на поверженного противника. 
     Огромная, как дикий бык-тур, туша лежала на каменистом берегу ручья.  Изяслав опасливо подошёл и остановился в паре шагов, на всякий случай держа меч наизготовку.  Впрочем, даже беглого взгляда стало достаточно, чтобы понять, что страшилище мертво. 
     «Вот, значит, кто сгубил Добромысла, а до него – Венцеслава и Вадимира!» – подумал Изяслав и сплюнул, передёрнувшись от омерзения.  Экая погань!
     Убитое существо и впрямь было отвратительно.  Тело чудовищного ящера, покрытое грязно-зелёной бородавчатой шкурой, несли восемь паучьих ног, заканчивающихся чем-то вроде заострённых свиных копыт.  Сзади тело плавно переходило в гибкий шипастый хвост, а спереди на короткой толстой шее сидела голова.  Большая её часть принадлежала могучим челюстям, усеянным кривыми зубами, а всё остальное – глаза, ноздри и уши – располагалось на небольшом (чуть больше человеческого черепа) шишковатом наросте. 
     Глядя в мёртвые глаза монстра, Изяслав вновь содрогнулся – уж больно звериная харя напоминала человеческое лицо.  Более того, Изяславу на мгновение померещилось, что он смотрит в лицо Добромысла, сгинувшего в этих местах семь лет назад.  Изяслав зажмурился, тряхнул головой, отгоняя наваждение.  А когда открыл глаза, увидел, что окрестные деревья и скалы наполнились движением: то были уродливые карлики, полулюди-полузвери, опасливо выглядывающие из своих укрытий.  А ведь ещё совсем недавно они, подобно крысам, вылезли из неведомых нор в земле и бесстрашно, с улюлюканьем прыгали вокруг, швыряя в витязя камнями и ветками и заходясь безумным хохотом всякий раз, когда тварь кидалась на Изяслава и выкусывала кусок плоти из тела его коня.  У некоторых в руках были даже мечи, вероятно, украденные у погубленных витязей, но сражаться ими они не умели, лишь беспорядочно размахивая в воздухе. 
     - Смотрите, сучье племя! – выкрикнул витязь, показывая мечом на убитое чудовище.  – Видите, выблядки?! Вот он, ваш защитник! Ваше божество! Кусок падали! Лежит и гниёт!
     Карлики сверкали глазами и что-то лопотали по-своему.  Изяслав понял, что они ему не опасны.  Он подошёл к ручью, несколько раз сунул меч в прибрежный песок, чтобы стереть с него остатки крови коня и убитого гада, отбросил оружие в сторону, снял кольчугу, подкольчужник-стёганку, стянул сапоги и, оставшись в одних портах и нательной рубахе, вошёл воду. 
      Холодные воды не только смыли пот и кровь, но и, как показалось Изяславу, вымыли из души все его чувства.  Не осталось ни голода, ни усталости, ни страха, ни гнева, ни скорби.  Даже омерзение куда-то унесло течением.  Витязь ощущал себя небожителем, неуязвимым, бесстрашным и бессмертным. 
     Омыв тело, он вышел на берег, натянул сапоги, поднял меч и пошёл вверх по тропе, равнодушно перешагнув через труп чудовища.  Надевать кольчугу и брать щит он не стал.  Спину буравили взгляды дикарей, но Изяслав знал, что кинуть в спину камнем они не осмелятся.  Теперь он был божеством этого места. 
      Изяслав неспешно поднимался между обступивших тропу искривлённых деревьев, покрытых бугристой, словно заструпевшей, чёрной корой и обсыпанных бледными с буроватыми прожилками листьями.  Листья выглядели так, будто корни дерев сосали из земли не воду, а трупные соки.  Когда витязь подумал об этом, его кожа вновь покрылась мурашками омерзения.  Внешне, однако, он остался невозмутим.  Он был победителем жуткого гада, героем, а герой не должен выказывать ни страха, ни отвращения. 
     Тропа, пропетляв по склону, наконец вывела на большую поляну, поросшую чахлой травой.  С противоположной стороны поляну ограничивала отвесная каменная стену, уходящая ввысь, а в этой стене, прямо перед Изяславом, зияло полукруглое отверстие пещеры.  Глядя на чёрную дыру, витязь подумал, что будь его конь жив, он мог бы въехать внутрь верхом, даже не нагнувшись.  По сторонам от пещеры двумя рядами выстроилась дюжина фигур в человеческий рост каждая.  Грубо вырезанные из дерева, все до одной изображали одно и то же – уродливое подобие женщины с огромным животом и огромными грудями.  Руки и ноги были едва обозначены, а голова вообще выглядела нелепой шишкой на чудовищно раздутом теле.  Изяслав решил, что вышел на капище зверолюдей, и сплюнул. 
     Перед пещерой Изяслав остановился в нерешительности.  Несомненно, пещера была логовом убитого гада, и в ней вполне мог скрываться ещё целый выводок.  Витязь втянул ноздрями воздух.  Странно, но он ничем не пах.  Ни нечистотами, ни гниющими останками приносимых в жертву людей (Изяслав ни на миг не усомнился, что дикари кормили чудовище именно такой пищей), словом, из недр пещеры не тянуло никаким смрадом, указующим на долгое пребывание в ней омерзительной твари.  Более того, не пахло ни плесенью, ни сыростью, а ведь они-то – обычное дело для подобных нор.  Изяслав с досадой вспомнил, что кремень и кресало он оставил на берегу речки – огонь бы сейчас не помешал! Он вздохнул, взял меч наизготовку и сделал шаг в неизвестность. 
     Вопреки его опасениям, в пещере вовсе не царила непроглядная тьма – скорее, полумрак.  Свет поникал через небольшие отверстия, располагающиеся выше входа в пещеру, и практически незаметные снаружи. 
     - Не врут сказки! – прошептал Изяслав. 
     Пещера была не просто большой: её куполообразный свод терялся где-то далеко вверху, а на полу запросто мог расположить на ночлег отряд княжеских дружинников вместе с лошадьми.  Впрочем, уснуть на таком полу всё равно бы не удалось из-за покрывавших его причудливых извитых наростов, одни из которых были твёрдыми, а другие упруго пружинили под сапогами.  Изяслав решил, что это корни уродливых деревьев, в изобилии произраставших вокруг пещеры.  Посреди пещеры лежал громадный округлый, приплюснутый сверху валун, похожий на краюху хлеба.  К «краюхе» с ближней ко входу в пещеру стороны вплотную примыкал длинный плоский камень высотой по пояс Изяславу.  А на камне лежала ОНА.  На камне, а не в хрустальном гробе, но, едва взглянув на неё, витязь изумлённо понял, что нашёл ту самую Спящую Царевну, о которой рассказывали перехожие люди. 
     Он подошёл ближе, чтобы рассмотреть её лучше, и поразился ещё сильнее: она была именно такой, какой он себе её представлял.  Белая кожа, высокие очерченные скулы, полные губы, густые вьющиеся волосы цвета воронова крыла… Она лежала прямо на голом камне и сама была совершенно нагой, не считая куска серой шкуры какого-то зверя, едва прикрывавшего срамные места.  Можно было подумать, что она крепко спит, но, приглядевшись, Изяслав понял, что грудь её неподвижна - она не дышала.  Спящая Царевна на самом деле была мертва. 
     Изяслав вдруг оробел.  Кончиками пальцев он дотронулся до её мраморно-белого плеча и тотчас отдёрнул руку, ибо вместо мертвящего холода почувствовал живое человеческое тепло.  Это было невероятно! Лежащая в склепе, созданном самой природой, была мертва и не мертва одновременно. 
     Витязь вспомнил, что воскресить мёртвую царевну может лишь поцелуй её суженого.  Задержав дыхание, оглушённый тревожным буханьем сердца, он наклонился и едва коснулся губами её губ.