Настя с обиженным видом демонстративно уходит. 
     
     ———
     
     Бабушка вздыхает. 
     – Вот слова ей не скажи – сразу в обиду. 
     Изольда:
     – Переживёт.  Надо же кому-то уму-разуму девку учить. 
     Бабушка:
     – Это правда… Ты напряжение-то сняла уже? Или еще будешь снимать?
     Изольда:
     – Нет, хватит – на работе не пью.  Без лимончика…
     Бабушка:
     – Ну, на нет и суда нет. 
     Уносит коньяк и рюмку в бар. 
     Изольда:
     – Софья Семёновна, заодно вино красное прихватите – для вызывания духов…
     Бабушка возвращается с бутылкой красного сухого вина и садится за стол.  Изольда берёт бутылку и начинает изучать этикетку. 
     – Хорошее вино! Повезло духам… А от чего это Настя уколы вам делает?
     Бабушка:
     – А спроси её… Одно знаю: от смерти они уже не помогут. 
     Изольда ставит бутылку на стол. 
     – А… От какой смерти?
     Бабушка:
     – Не знаешь будто, какая смерть бывает.  Живет человек, никому не мешает, а потом раз – и ласты склеил.  Ни разу про такое не слыхала?
     Изольда:
     – Чьи ласты? У кого склеил?
     Бабушка:
     – Какая ж ты невразумительная, Изольда.  Помираю ж я.  Что ж тут непонятного-то?
     Изольда:
     – Опять?. .  Понятно! С Ольгой снова что-то не поделили…
     Бабушка:
     – А мне с ней делить нечего.  Тут и так всё моё…
     Изольда:
     – Да ладно вам, Софья Семеновна, – всё перемелется, мука будет.  Так что… Прекращайте помирать, и будем жить дальше – долго и счастливо!
     Бабушка:
     – Вот и ты мне не веришь.  Никто не верит.  Подружка твоя закадычная прямо в глаза издевается…
     Изольда:
     – Ольга?
     Бабушка:
     – Ну а кто ж ещё? Каждый день мне так участливо: «Не получшело вам еще?» А у самой морда хитрая и на лбу прямо написано: «Не верю я тебе, свекровь: притворяешься ты!» Сын родной, Олег-то, тоже не верит.  «Ты, мама, – говорит, – мнительная больно, а к жизни надо относиться философски».  Даже вон Настя – всегда ко мне и чуткая, и отзывчивая – и та: «Это у тебя, бабушка, депрессия.  Вот укольчики поколем – и все пройдет».  Но я-то знаю, что не пройдет…
     Изольда:
     – Да с чего вы взяли-то, что помираете?
     Бабушка:
     – Мне ли об этом не знать…
     Изольда:
     – Болит что?
     Бабушка:
     – Отрицательность какая-то всю меня объяла… И никакого просвета положительности…
     Изольда:
     – К врачам обращались?
     Бабушка:
     – Да приблудилась тут какая-то докторша – не знаю, где ее Настя откопала… Анализы из меня взяла – кровь из вены, кровь из пальца… ну, кой-чего ещё там по мелочи… Упёрлась, короче.  Потом снова притащилась. 
     Изольда:
     – Ну?
     Бабушка:
     – Баранки гну! Щеки раздувает, плечами пожимает… «Здорова ты, – говорит, – бабушка».  Вот и понимай как хочешь этих коновалов: здорова как корова, а неизбежно помираю. 
     Изольда:
     – Ну, колет же вам что-то Настя?
     Бабушка:
     – Да Насте той лишь бы колоть… Назначила там докторша анти… эти… депрессанты, что ли… Вот Настя и колет их.  А потом ходит гордая и довольная.  Ну как же – бабушку от депрессии лечит! А мне и самой радостно на неё смотреть, что ребенок довольный бегает.  Пусть, думаю, колет – чем бы дитя ни тешилось, – мне что, задницы жалко… Уколет она меня – и радуемся две дуры: она да я.  Вот так и живем мы с внучкой в радости… Да только смерти моей и дела нет до этого – она своё всё равно возьмёт… На радость Ольге – та спит и во сне видит мою смерть. 
     Изольда:
     – Да с чего вы это взяли, Софья Семеновна?!
     Бабушка:
     – А с того и взяла, что я насквозь её вижу.  Эта девонька возомнила себе, что если замуж вышла за сына моего – ей сразу уготовано место хозяйки в этом доме.  А я всё состояние своё Насте по завещанию оставлю – вот и пусть потом мама её локти кусает.  На чужой каравай рот не разевай, а пораньше вставай да свой затевай. 
     Изольда:
     – Так Ольга и хочет создать свой бизнес.  Помогли бы вы ей, Софья Семёновна…
     Бабушка:
     – А мне кто помогал? Я ведь в ограблении народа не участвовала и доли своей от грабежа этого не имею.  Когда эта шайка-лейка после государственного переворота народное достояние промеж себя делила – меня не пригласили почему-то на эту делёжку.  Никто не пришёл и не спросил у меня: «А что, Семёновна, не желаешь ли и ты российской олигархицей заделаться?» Нет, про Семёновну-то и забыли… А у Семёновны сейчас и бизнес свой, и по акциям от иностранной компании она дивиденды получает.  У них там постоянная утечка капитала за границу, а у Семёновны, наоборот, приток капитала из-за границы.  Вот и соображай: где они, а где Семёновна. . .  А нищеты и лиха по самое не хочу хлебнули мы с мужем.  Пока не понял он, что от трудов праведных не наживёшь палат каменных… А вот его отец покойный – свёкор мой – всю войну прошёл и Берлин брал.  Знал бы он, что Родину, которую он от фашистов спасал, свои же завоюют и разграбят…
     Изольда:
     – Да какие они свои? У них нет Родины.  Россия для них – дойная корова. 
     Бабушка:
     – И то правда. 
     Изольда:
     – Но Ольга ведь тоже в ограблении народа не участвовала.  Она хочет открыть свой честный бизнес. 
     Бабушка:
     – Какой ей бизнес? В бизнесе мозгами думать надо, а у неё спесь одна и самонадеянность.  Она и свой бизнес до ума не доведёт, и мой по ветру распылит.  Сама разорится и мужа с дочкой по миру пустит. 
     Изольда:
     – Да не может Ольга причинить вреда своей семье! Я же её с малолетства по детдому знаю: никого так не угнетало отсутствие семьи, как Ольгу… У неё всегда был культ семьи… Семья для неё – святое и в жизни её всегда на первом месте. 
     Бабушка:
     – А я говорю, гордыня собственная у нее на первом месте.  Корчит из себя строгую бизнес-вумен.  Разговаривать старается сдержанно, но меня не обманешь: внутри её вулкан затаился.  Дай ей волю – разнесёт все в лоскуты и камня на камне не оставит.  Одни руины после неё останутся… Только не дам я ей этой воли.  Не дам!
     Изольда вздыхает:
     – Понятно.  Нашла коса на камень!
     Бабушка:
     – А я, милая моя, уже горьким опытом научена.  Все прахом идет, что из-под моего контроля выходит.  Вон у Олега выставку его картин разгромили активисты православные – и накрылись медным тазом все его художества.  Теперь вот не у дел…
     Изольда:
     – Просто зря он руки опусти.  Мало ли на свете идиотов…
     Бабушка:
     – Да дураками-то страна у нас всегда была богата… Только и ему надо было умом подумать: что можно рисовать, а чего нельзя.  Надо ж было додуматься: в православном государстве языческих волхвов нарисовать! С Вещим этим Олегом… Не знал разве, чем это грозит – кругом вон погромы, поджоги, людей избивают… Черносотенцы и казаки грозили уже расправой.