Он правду знает. 
     «А я, знаешь, чо? – в пьяном угаре орал Колька.  – Я за вас хоть кого задавлю, понял?». 
     «И я, Макар», – говорил я.  Зачем?
     … А после школы я сразу ушел в армию.  Поступать не успевал, да и не было желания больше учиться.  Там в армии узнал, что Шурик пьяный задохнулся газом в гараже – шофером работал.  Колька ушел на полгода позже меня. 
     После армейки пил я долго.  Месяца два без продыху.  Потом очухался, глянул вокруг: полный абзац.  Мать орет матом, совсем разум потеряла, забор покосился, угля на зиму нет, в доме ни копейки. 
     Устроился в котельную.  Туда, где Макар когда-то работал. 
     Потом пришел Колька.  Встретились, вспомнили Шурика.  Решили помянуть. 
     «Зайдем к Макару», – предложил Колька. 
     «Давай», – говорю. 
     Макар поставил себе сруб рядом с кладбищем.  Почти у забора.  Сруб такой ништяковский, жить можно.  Поговаривали, конечно, об этом: незачем, мол, в такой близости от покойниками жить.  Да Макар мало общался, ему на разговоры плевать было. 
     Внутри было уютно, и встреча была теплой.  Макар искренне рад был нас видеть, а нам что – бутылка есть, компания есть.  Ништяк.  Сели за деревянный стол, покрашенный белой краской и накрытый потрепанной, когда-то цветастой клеенкой.  Макар поставил на стол какой-то консервированный магазинный салат, хлеба нарезал. 
     Вспомнили Саню, выпили. 
     «Хороший пацан, - сказал Макар, поставил стакан на стол.  – И спит спокойно». 
     «А чо ему не спать-то», - откликнулся Колька. 
     Макар как-то странно посмотрел на него, и подумалось мне тогда, что изменилось в нем что-то.  Пробудилось что-то скрытое, необычное и страшное.  Трезвый ведь еще, выпить хорошо не успели, а глаза блестят как-то нехорошо, и губы чуть кривит, словно обижен сильно.  Не стоит афганцу у кладбища жить.  Нет, не стоит…
     Ща бы водки стакан, да нашу четверку школьную обратно.  Все бы отдал.  А мне сейчас и водку нельзя, и ходить по ночам вообще-то не стоило бы.  Рана глубокая, лежать надо с такой.  Знала бы мать, что я, вместо того, чтобы полеживать себе спокойно, отдыхать, вокруг кладбища болтаюсь, да еще и о водке мечтаю.  Разоралась бы поди: «Все бы вам водку глыкать! Что тебе, что папаше твоему!».  Отца я не помнил, его в пьяной драке убили, когда я еще маленький был.  И ощупывая рану слева, прямо под легким, я понимал, что мать не так уж и права. 
     … Полюбили мы кладбище.  Часто стали с Колькой наведываться к Макару.  Тот сильно изменился, нелюдим стал, на дискотеку не тянуло: возраст уже – тридцать с лишним.  Но мы по старой дружбе часто к нему захаживали: с дискотеки идем, заскочим, побазарим.  Сам он тоже иногда там появлялся. 
     Мы с Колькой никогда не были очень уж близкими друзьями.  В нашей четверке все Макара уважали, а я и Колька, каждый в отдельности, Шурика другом считали.  Тот был пацаном спокойным, рассудительным, слов на ветер не бросал.  И если мы с Колькой рамсить начинали, он нас живо раскидывал. 
     Теперь некому раскидать было. 
     А началось-то все – глупо даже подумать – с бабы! Не, Натаха, конечно, угарная.  Все, что нужно, при ней.  Веселая, улыбается – аж мурашки по коже бегут.  Практикантка, в школу приехала на два месяца всего.  Ну, отдохнуть тоже охота, повеселиться.  Стала на дискач захаживать, да вроде приглянулся я ей.  Ну я к бою.  Познакомились, то да се.  Слово за слово, вроде, чувствую, завязывается все, идет как надо.  И мысли-то уже гложут: не просто на диванчике в веранде поугорать, а вроде как серьезно.  Запал я, в общем. 
     Рассказывал я о своих переживаниях Кольке и Макару за бутылкой в хибаре у кладбища, да замечать стал, что все реже и реже там появляюсь.  На дискотеку тянет, с Наташкой подольше побыть. 
     Нажрался я однажды страшно.  Гнал по полной.