Но долго получать удовольствие от поцелуев обнажённой незнакомки мне не пришлось, так как она вдруг с силой оттолкнула меня от себя. 
     - Фу, - сказала она, - от тебя воняет, как будто ты не мылся неделю.  Иди в душ, а я тем временем приготовлю что-нибудь выпить. 
     Я лишь пожал плечами и полез в душ.  Пахло от меня действительно как от бродячего пса.  Выключив воду, я услышал, что женщина тихо плачет.  Я вышел в комнату, и передо мной открылась странная картина: женщина действительно плакала, но делала она это, склонившись над графином и наполняя его слезами, которые были неестественного коричневого цвета. 
     - Что это? – спросил я. 
     - Ром, спокойно ответила актриса, - я плачу ромом. 
     - А, - улыбнулся я, - а я смеюсь сыром. 
     Женщина захлопала в ладоши. 
     - Ура, - закричала она, - будет закуска!
     Я насмеял немного сыра и мы приступили к трапезе.  Чувствовал я себя довольно странно.  А как бы, интересно, вы себя чувствовали, если бы перед вами сидел абсолютно незнакомая и абсолютно голая женщина, и при этом смотрела на вас так, что было понятно – на любое предложение она ответит «да»?
     Мы долго сидели в тишине и неизвестно, сколько просидели бы ещё, но в дверь вдруг постучали, дверь открылась. 
     - Уборка номеров, - в номер вошла вешалка в чепчике. 
     Увидев меня и мою даму, вешалка побагровела от злости, чепчик нервно задёргался. 
     - Как ты посмел привести её сюда, сволочь, - заорала она на меня, - что ты в ней нашёл, она же… она же… вешалка!
     Согласитесь, довольно глупое замечание.  Но актрису оно видно задело за живое.  Она со словами «На себя посмотри, дура!» вцепилась вешалке в чепчик.  Начался форменный кавардак.  Дамы начали бегать друг за другом, переходя постепенно с пола на стены.  Я с ужасом забился в угол и принялся ждать худшего.  Но всё прекратилось так же внезапно, как и началось.  Прозвучала фраза: «Все мужики козлы».  И я был вышвырнут из номера. 
     Придя в себя, я вдруг обнаружил, что лежу посреди коридора, причём абсолютно голый.  Пока меня никто не увидел, я зашёл в первый попавшийся номер.  Он, слава Богу, был пуст.  В шкафу я нашёл драные джинсы и жуткую жёлтую рубаху.  Прикрыв стыд, я решил немного поспать.  Но как только я лёг на диван, дверь номера распахнулась, в комнату вошёл невысокий мужчина с роскошными усами и курительной трубкой.  Он пару раз обошёл номер, затем посмотрел на меня и с сильным грузинским акцентом спросил:
     - Ты капиталист?
     - Нет, - быстро ответил я. 
     - Тогда ты кулак!
     - Нет, - опять сказал я. 
     - Да, - не согласился мужчина, - человек либо коммунист, либо капиталист, либо кулак, либо уже расстрелян.  Ты не коммунист и не капиталист.  Значит ты кулак. 
     - А может, я – коммунист, - я немного испугался. 
     - Не лги мне, контра, - прорычал мужчина и крикнул в дверь, - Лаврентий, иди сюда, быстро. 
     В номер вошёл ещё один грузин, но без усов и в пенсне. 
     - Да, товарищ, - обратился он к усатому. 
     - Сейчас будем раскулачивать этого странного субъекта. 
     - С удовольствием, товарищ. 
     Мужчина разом сняли штаны и, в одних кальсонах, стали прыгать вокруг меня, больно тыча пальцами под рёбра.  При этом они по очереди читали одно и то же стихотворение (откуда эти поэты на мою голову):
     
     Красное знамя над Москвой,
     Умри, кулак, умри, скотина. 
     Кто бы ни был ты такой,
     Сделаем мы из тебя мужчину. 
     
     После получаса такого балагана, усатый остановился, пожал мне руку и сказал:
     - Поздравляю, товарищ, теперь ты – коммунист. 
     Откуда-то послышались фанфары, бурные аплодисменты, выкрики: «Браво», «Даёшь!», «Наливайте!». 
     - А что мне теперь делать? – я ещё не привык к статусу коммуниста. 
     Усатый тяжело упал в кресло:
     - Значит так, партийное задание.  Надо снять фильм о том, как честный труженик колхоза «Красная Гасконь» Д’Артаньян, выполняя партийное поручение кардинала, не доставил королеве довески, тем самым, ликвидировав монархию во Франции. 
     - Но это же неправда, - сказал я. 
     - Как? Ты отказываешься выполнять задание партии? Лаврентий, расстрелять этого подонка. 
     Грузины достали из кальсон наганы и, наверное, расстреляли бы меня, но вдруг из коридора послышалась мелодия «Боже, царя храни».  Грузины переглянулись. 
     - Опять в «Зимнем» гулянка, - сказал усатый, - зови Володьку, сейчас разгоним их к едрене фене. 
     Грузины выбежали в коридор, оставив меня в одиночестве.  Из коридора вдруг послышались выстрелы, крики солдат, вопли женщин.  Через мгновение, однако, всё стихло.  Я осторожно выглянул из комнаты.  По коридору, увешанному теперь портретами какого-то лысого урода, взад и вперёд ходили толпы кирзовых сапог.  Из номера напротив высунулся белый хомяк в котелке. 
     - Сейчас начнутся репрессии, - сказал он, - пора в эмиграцию. 
     Хомяк выскочил в какую-то дверь с табличкой «На крышу».  Я последовал за ним.  Во-первых, мне не хотелось быть репрессированным, во-вторых, мне просто необходимо было подышать воздухом. 
     Вопреки моим ожиданиям, лестница, ведущая на крышу, была не очень длинной, и очень скоро я увидел сиреневое небо и плывущее по нему зелёное солнце. 
     На крыше было четверо.  В центре на большом троне восседала королева с мужским лицом и не менее мужскими усами на нём.  Рядом с королевой стояла дверь и что-то отчаянно пыталась доказать ей.  Чуть поодаль расположились два жука.