Христос над попами начальник – вот пусть гражданин поп и любит меня хоть до посинения! А у меня другие заповеди…
Бабушка:
– Ладно, поговорим по-другому. Извольте, любезные мои, исполнить мою последнюю предсмертную волю: в знак вашего примирения обоймитесь и облобызайтесь друг с дружкой по взаимному согласию. А иначе – прокляну обоих. Ей-богу, прокляну! А вы знаете – должны знать – силу проклятия умирающего человека.
Отец Кондрат делает удивлённое лицо.
– Что, опять помирать собралась?! Вот еще напасть-то. . . Никак, снова с невесткой своей чего-нибудь не поделили…
Бабушка:
– А вот это, отец родной, не твоего ума дело! В своих семейных делах я уж как-нибудь сама – и без тебя разберусь. А то слишком много воли вам, церковникам, наша власть дала – вот вы и суете свои длинные носы везде, куда вас не просят. Я тебе не власть – у меня шибко не зашалишь! У меня разговор короткий: вот тебе бог, а вот порог!
Отец Кондрат:
– Побойся бога, дочь моя! Ты же сама меня к себе сюда зазвала!
Бабушка:
– Да уж не семейные мои дела решать и не в душу ко мне лезть зазвала я тебя. А обратилась к тебе как к специалисту по обрядовым делам. . . А вы сцепились тут как кошка с собакой. Больно мне надо любоваться на вашу грызню. Вот и хотела вас примирить. Так они еще и гонор свой мне тут показывают! Вот и скатертью дорожка – обоим. Таких посредников с потусторонним миром сейчас вон как собак нерезаных. Другие, попокладистее, на ваше место найдутся – свято место пусто не бывает!
Изольда примирительно улыбается.
– Да ладно обижаться вам, Софья Семеновна! Не берите в голову! Щас быстренько исправим недоразумение – изобразим вам в лучше виде обряд примирения! Делов-то – больше разговоров. Правда, батюшка?
Отец Кондрат:
– Ну-у… Ежели токмо во исполнение воли покойницы…
Бабушка:
– Где ты покойницу видишь? Умирающей, я сказала, а не покойницы!
Отец Кондрат:
– Ну да… Воли умирающей покойницы…
Бабушка (в сердцах):
– Тьфу ты!
Отец Кондрат:
– Да понял я, понял! Выразился токмо маленько неумеренно…
Бабушка:
– Выразился он неумеренно.
Отец Кондрат:
– Ежели токмо во исполнение умирающей воли… Гм, гм… То оно, конечно, никак не можно отказать.
Изольда хихикает.
– Ни разу с попиком не целовалась… (Поёт. ) Я поцелу-у-уями покро-о-ою уста и о-о-очи и чело-о-о…
Настя:
– Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко!. .
Бабушка:
– Цыц, козявка!
Настя притихает, а Изольда и отец Кондрат осторожно сближаются, прикладываются неуклюже три раза щечка к щечке и тут же друг от друга отскакивают.
Бабушка:
– Давно бы так, а то… Помереть спокойно не дадут… Всё, Изольда. Считай, что я по достоинству оценила твои таланты. Но впредь советую не злоупотреблять моим расположением к тебе. А теперь ступай с миром.
Изольда:
– Всё, ухожу.
Пританцовывая, она движется к выходу.
– Поп на копне, колпак на попе, копна под попом, поп под колпаком!
Изольда уходит.
———
Отец Кондрат нервно теребит бороду.
– Сейчас вернётся, однако…
Бабушка:
– Пойди выглянь, Настя.
Настя идет и выглядывает за дверь.
– Ушла. Я тоже поду, ба…
Бабушка:
– Нет уж, будь любезна, останься. Нам с отцом Кондратом предстоит обсудить одно очень важное дело – до тебя это дело тоже близко касается…
Настя садится на кровать, ворча:
– Дело у неё… Деловая колбаса…
Бабушка:
– Не ворчи, потерпишь маленько. Посиди вот да послушай внимательно… И ты, отец Кондрат, можешь смело садиться – сказали ж тебе, ушла она.
Отец Кондрат усаживается в кресло.
– Это ж сколько, интересно, в неё бесов вселилось?! Не меньше легиона, однако!
Бабушка:
– Да какие там бесы? Бесы там, где душа у человека с двойным дном, а Изольда вся как на ладони. И бравада её – один маскарад. Пыжится девка изо всех сил – хочет показать, что у неё всё благополучно, а на самом деле… Несчастная она. Выбросила жизнь её на обочину, и не может найти она себе приюта… Жалко мне её.
Отец Кондрат:
– Нашла, кого пожалеть! Да из неё же богохульство прёт как из того рога изобилия!
Бабушка:
– Дурак ты, отец Кондрат. Она же специально тебя заводила. А ты, на её радость, вон какой заводной оказался – прямо с пол-оборота. . . Может, какое больное место у тебя задела? Может, какую вину за собой чувствуешь?
Отец Кондрат:
– Нет никакой вины на мне – чист я перед очами господа!
Бабушка:
– В семье-то у тебя всё благополучно?
Отец Кондрат:
– Благополучно у меня в семье!
Бабушка:
– А с матушкой как отношения?
Отец Кондрат:
– Что ты прицепилась ко мне с расспросами своими?! Сама-то, небось, не любишь, когда в твои семейные дела другие нос суют. А своим носом до самой глубины везде проникнуть хочешь!
Бабушка:
– Да ты не нервничай так сильно – раскипятился, как самовар. Не хочешь говорить – не говори. Я же не настаиваю. Мне до твоего морального облика дела нету… Для меня главное, чтобы ты хорошим специалистом был в своём деле.
Отец Кондрат (язвительно):
– А ты, дочь моя, вроде как уже и помирать раздумала? Что-то не больно похоже твоё состояние на предсмертное!
Бабушка нахмуривает брови.
– Злой ты, отец Кондрат. Тебе ничего не стоит обидеть даже умирающего человека. А про других я уже и не говорю. На Изольду вон зачем-то набросился. Налетел коршуном и давай клевать-терзать её – еле выпорхнула голубка из лап твоих когтистых. Хоть я вовремя вмешалась да разняла вас, а так бы до смерти затерзал горлинку беззащитную… Агрессивный ты, батюшка. А Христос кроткий был. Вот бы и ты усердно брал с него пример. Нет же – каждый стремится Ироду подражать!
Отец Кондрат:
– Это кто не кроткий?! Это я не кроткий?! Надо ж такое сказать – я не кроткий! Смешно даже слышать! Да был бы я не кроткий, стал бы я разве терпеть твой характер и речи твои дерзкие!
Бабушка:
– Да знаем мы оба причину твоего терпения…
Отец Кондрат:
– Это на что ты, интересно, намекаешь? Не на свои ли пожертвования ты намекаешь?
Бабушка:
– А в чём ты меня можешь упрекнуть? Я православие приняла, в православную веру крестилась, чему и следую строго. И лепту для церкви – сам знаешь, никогда не скупилась и всегда без прекословия давала. И давала с избытком – побольше других! К таким прихожанкам ты и должен относиться с особым почтением и терпением. Потому как от нас ты и кусок хлеба свой имеешь.
