Краем глаза Андрей заметил, что Култарь пятится к выходу.  Полицейский Гнутов взял его за локоть и вернул на прежнее место. 
     Губернатор уселся за стол, подобрав полы длинного плаща, и обменялся с полицейским короткими взглядами. 
     - Наливай, что ли, Петрович, с дороги, - сказал Сергей Павлович.  – Или кончился самогон? Помню, знатный ты самогон из здешней колосянки гнал. 
     Гнутов тем временем скользнул к грубо сколоченной дверце, видневшейся в дальнем углу.  Он на секунду замер, прислушиваясь, а затем рванул дверную ручку.  Хозяйка негромко вскрикнула. 
     Открылась тесная кладовка, из которой вдруг раздался детский плач и негромкое, угрожающее рычание.  Гнутов вскинул ствол импульсного автомата. 
     - Вот же гадина!
     - Отставить, - тихо скомандовал губернатор. 
     В одно мгновение Андрей оказался рядом с полицейским.  В тесной кладовке, таившейся за дверцей, среди всякого домашнего старья хищно изогнулось странного вида создание, похожее на горбатого старика с клыкастой пастью, собачьими ушами и круглыми, как блюдца, глазищами.  Глазища отливали кровяным блеском.  С ног до головы существо поросло клочковатой шерстью, а в когтистых лапах держало тряпичный сверток.  Из свертка доносился детский плач. 
     - Ну-ка брось, - скомандовал Гнутов и повел стволом автомата. 
     Тварь опять зарычала, обнажая ряды острых зубов, а потом вдруг щелкнула пастью у самого свертка.  Младенец зашелся в крике. 
     - Отойдите, - крикнула женщина, прижимая руки к груди.  – Все отойдите. 
     Гнутов в нерешительности замер. 
     - Домовой-домовой, - вдруг нараспев заговорил губернатор.  – На сухарик, отдай чужое.  Зачем дитя обижаешь, курочку дадим.  Тебе курочка – нам дитятко.  Все рады-довольны, а домовой за печкой спит, в тепле, не в обиде. 
     Он что-то еще приговаривал в том же духе.  Тварь подняла голову, повертела ей, будто прислушиваясь.  Губернатор словно гипнотизировал ее своим речитативом…
      Потом всё мгновенно изменилось.  Сверток с младенцем оказался в руках Гнутова, который едва успел его подхватить, чуть не выронив автомат.  Тварь с диким верещанием билась на полу посреди горницы, Андрей плотно припечатал ее коленом и вывернул за спину когтистые конечности. 
     - Н-да, - уважительно сказал губернатор, глядя на полномочного инспектора.  – Молнию на рукав вам не зря дали.  Вы его не ломайте зря. 
     Женщина выхватила младенца из рук полицейского и куда-то унеслась.  Хозяин медведем вылез из-за стола, в его руках объявился топор. 
     - Петрович, - губернатор прихлопнул ладонью по столу.  – Оставь это.  Вяжем его и в сарай. 
     - Да я его, скотину!. .  Сколько уж недель кровь пьет! Жрет всё, что попадется – только подавай.  А не подашь, он за малыша.  Старшего моего покусал, чтоб нас, значит, припугнуть.  Рука до сих пор гноится.  Как почуял, что вы приехали, схватил малого и в кладовку. 
     Домовой верещал все пронзительней.  Гнутов отправился за веревкой, а Андрей, уставший слушать противный звук, поморщился и ткнул костяшками согнутых пальцев домового за собачьим ухом.  Тварь смолкла и неподвижно замерла.  Нервные центры у нее оказались, как у человека. 
     … - Вот так и живем, - вздохнул Петрович, разливая самогон в стаканы по очередному кругу.  – Это еще хорошо живем.  Ходуны редко забредают и поодиночке, я с ними легко справляюсь.  Пиявы по ночам иногда прилетают, в окна скребутся.  Но тоже изредка.  Тут, недалеко, еще хуторок был, поменьше.  Семья жила: муж жена и трое детей.  Говорил я им, чтобы к нам переезжали.  Не послушались.  А потом связь с ними пропала.  Неохота мне было своих оставлять, но все же запряг коня, поехал.  Огляделся на месте – никого.  Зато кровищи много.  Я смекнул, что произошло, значит звать и искать бесполезно.  Когда обратно ехал, стемнело.  По дороге из чащи волколак выпрыгнул.  Конь у меня хороший, вынес.  С того дня стали волколаки нас навещать.  Взял я как-то снайперскую с ночным самонаведением, залез на крышу, жду.