– Но ты представь на минутку, что ты человек.  А что?. .  Сходств немало.  Включили – завелся – отработал – на свалку…
     Я глуп, не правда ли?. .  Надеяться – это такая глупость.  Самая не/настоящая из всех, не/существующих на э/том свете.  Надежда умирает последней.  Так говорят.  Но она все-таки умирает.  Так говорю я.  Такой Аффигенно Наивный Чел.  Ура мне, сидящему на крыше двенадцатиэтажки с переносным принтером в обнимку и окруженному говорящими тенями.  Ура больному воображению и абсолютному одиночеству.  Уррра!
     
     * * *
     
     Тучи рвались, соединялись и рвались вновь.  Морось усеяла крышку принтера и руки охотника.  Не обращая внимания на водяную пыль и воющий холод, Тан продолжал принимать фотографии, словно акушер – новорожденных близнецов.  Ярко-оранжевая стопка клонированных мгновений.  Удивительных, завораживающих, таинственных. 
     Принтер подавился мертвым щелчком последней фотографии, покинувшей его чрево, и замолчал.  Аккумуляторы разрядились полностью.  Тан нащупал в нагрудном кармане фломастер – тот, которым советуют оставлять нестирающиеся надписи на дисках или оконном стекле.  Огляделся.  Не так темно, как хотелось бы, но вполне подойдет, чтобы скрыть его присутствие.  Пора начинать спуск. 
     Двенадцать этажей вниз.  Балкон под балконом. 
     Фотографии, аккуратно расклеенные на окнах и ровная подпись синим фломастером на запыленном чужом стекле – автограф Тана: «А вдруг этот закат последний в твоей жизни?. . » Мгновения исчезают, обращаясь в ветер.  Дни умирают, сгорая без следа, исчезая без возврата.  Тан держит ветер зажатым в кулаке – он умеет летать. 
     Ухватиться, удержаться, не смотреть вниз.  Между двумя параллельными рядами балконов – узкий проем.  Если прислушаться, то можно услышать негромкий гул лифта, ползущего с той стороны кирпича и бетона.  Здесь, расставив руки и ноги и уперев их в стены, можно без опаски спуститься вниз – или же подняться наверх.  Но сейчас этот путь не подходил Тану.  Охотнику нужна жертва.  Ему нужны окна. 
     О нем знают.  Никто никогда не видел, откуда он появляется и куда уходит.  На первых полосах газетенок – фотографии обклеенных лоджий.  Люди спорят о том, велика ли она – сумасшедшая команда расклейщиков фото.  Работают ли они на правительство? Или их подослали фанатики от религии? Используют ли альпинистское оснащение? Нет, нет, должно быть, это мойщики окон!. .  Ах нет, это зеленые человечки!
     Люди спорят и не соглашаются, а Тан движется из города в город, из страны в страну – по всему свету.  Он коллекционирует закаты и дарит их другим – мертвые, угасшие мгновения, способные вернуть жизнь.  Его называют безумцем, маньяком и даже спасителем.  Разумеется, ему не подходит ни одно их этих прозвищ, но он не обращает внимания на подобные мелочи.  Ему все равно. 
     Тан спустился этажом ниже и, застыл, пытаясь нащупать, куда бы поставить ногу.  Осторожно освободил руку, вытащил фломастер и фотографию.  В соседнем окне горел свет, но Тан по-прежнему оставался незамеченным.  Это Она помогла ему стать бесшумным, незримым призраком – его Цель, его Убежденность.  Чем сильнее веришь в свое предназначение, тем крепче мостик через пропасть жизни.  Так он думал. 
     Там, в глубине комнаты, ссорились и кричали.  Тан задержался у окна, беззастенчиво и по-хозяйски заглядывая из мрака в свет.  Прикрепил фотографию тонкими полосками заранее подготовленного скотча и склонил голову на бок.  Прислушался. 
     - Отъебись! – кричала женщина.  – Пиздуй нахер отсюда!
     - Бл. . .  Убью, суканах! – выплюнул мужчина, замахиваясь табуреткой. 
     На кровати, спрятав лицо в измятых простынях, скорчилась худенькая девочка с жиденькими, растрепанными косичками.  Мальчик постарше закрывал одеялом ее уши и смотрел за окно, во тьму – прямо на охотника, застывшего по ту сторону стекла.  Недвижимо.  Обреченно.