- Ужасное дело, ужасное дело, - бормотал пожилой похоронщик, налаживая венок.  По венку вилась лента с надписью «От благодарных детей и любящих внуков».  - Ни стыда у людей, ни совести. 
     - Да, представьте себе, - рассказывал посетитель, хмуро уставившись в глянцевый каталог.  – Мать, как услышала, с инфарктом слегла.  Сидим себе спокойно, ужинаем… Извините, я, кажется, повторяюсь… Никак не могу успокоиться.  Убил бы! Сидим, ужинаем… Раз тебе, звонок: «Приносим соболезнования, ваш супруг скончался».  Ну как так можно?! Перепутали, оказалось… ах, чёрт! Сволочи, одним словом, сволочи. 
     - Последние времена, последние времена, - мелко кивал Протасов.  – Мелкие пошли людишки.  Мать родную за грош продадут.  Ничего святого. 
     - Да, - мрачно продолжал посетитель.  – Мать, как услышала, так и слегла… Отец-то жив оказался – перепутали они, представляетет! – а мать… вот она, мать.  Гримируют. 
     - Загримируем, загримируем, - кивал Протасов.  – Это из «Вечной жизни» вам звонили? Креста на них нет.  Так перепутать! Ничего святого. 
     - Они же, всем известно, в сговоре с врачами…
     - В сговоре, в сговоре…
     - Чёрные гробовщики. . . 
     - Угу.  Веночек за пятьсот будем брать или подороже?
     - Нет, ну как же так можно… а вы тоже от врачей информацию получаете?
     - Мы? Нет! – искренне возмутился похоронщик и даже перекрестился.  – Ни в коем разе.  У городской договор с «Вечной жизнью,» чтоб их там всех перекорёжило…
     - Нет, ну какие сволочи… - бормотал посетитель.  – Мама моя, мама…
     - Ничего святого, - вздохнул Протасов и протянул квитанцию.  – С вас сорок семь девятсот.  Без памятника. 
     У постетителя перехватило дыхание, но он справился с эмоциями и потянулся за бумажником.  Приняв деньги, Протасов распрощался с клиентом и направился в цех. 
     Здесь он чувствовал себя как дома.  От шлифовальных машин разлетались брызги, мрамор и гранит радостно превращались в аккуратные надгробия. 
     - Павлуша! – перекрикивая машинный визг и мат графировщиков, проорал Протасов.  – Хоть сюды!
     - Чево, Петрович? – подкатил зам Павлуша, глыба в центнер весом и в полдубка обхватом.  – Всё в норме. 
     - Как там с материалом, братцы? – Иван Петрович деловито достал блокнот и «Паркер». 
     - Восемь плит ночью приволокли.  Нормально, хватает. 
     - Отлично, - сказал Протасов, занося прибыль в блокнот.  – Значит, не надо закупать.  Никто не видел?
     - Да ты чё, бать? Сторожа, как всегда, своё получили, а так – вандализм… Он и в Африке, типа, вандализм! – Павлуша расхохотался. 
     -Добро… больше ничего сказать не хотите?
     - А чё говорить… «Вечная жизнь» опять из-под носа контракт увела.  Мы с пацанам поехали разобраться, встретили их возле подъезда… Ну, блин, ты нас, Петрович, извини, но мы гроб нечаянно перевернули.  Зато двое «выжиг» в гипсе лежат, - Павлуша гоготнул. 
     - Это всё?
     - Ну и с ветеранского мемориала на Южной горе плиту уволокли.  Говорят, за ней директор «Вечной Жизни» ребят посылал. 
     - Вот сволочь, - с чувством сказал Иван Петрович.  – Такая плита хорошая была, я её ещё на той недели облюбовал.  Она у нас уже по четвертому кругу шла.  Нет, ну как он мог! Ничего святого. 
     - Ничего, - подтвердил Павлуша, засовывая в рот половинку чизбургера. 
     
     * * *
     
     Вернувшись домой, Иван Петрович занялся обычными ежевечерними делами, которыми занимается каждый добропорядочный, семейный и благонадёжный человек.  Выпил чаю, посмотрел телевизор и уже было задремал в любимом кресле, как вспомнил про нынешнюю катавасию с конкурентами из «Вечной жизни». 
     - Последние времена, - пробормотал Протасов, и, кряхтя, полез в портфель за бумагами.  – Уже работу домой брать приходится… Ничего святого. 
     Бумаги, подсунутые Павлушей под конец рабочего дня, удручали.  По отчету выходило, что из-за проклятых «выжиг» (а как иначе именовать сотрудников «ВЖ», не к ночи будь помянута?) фирма только за последнюю неделю потеряла денежный эквивалент трех солидных BMW. 
     - Что в мире деется, что деется, - возмущенно приговаривал Иван Петрович, пересчитывая на калькуляторе убытки.  Выходило много.  – Этак, братцы, мы совсем разоримся, если позволить кому попало первыми к покойным авторитетам приезжать! И «скорой», паскудники, на сто рублей за жмура больше пообещали… И плиту с афганского мемориала первые свистнули… Ничего святого!
     Глава «Вечной жизни», Дмитрий Алексеевич Смерчиков, просто-таки напрашивался на то, чтобы урыть его, собаку, его же лопатою. 
     «Эх, братцы, опять нас прижимают бессовестные конкуренты… Придётся кончать.  Надо бы позвонить, сказать Павлюше, чтоб заказал», - подумал Протасов и потянулся к телефону.  Но не успел он взять трубку, как аппарат зазвонил сам.  Автоответчик высветил номер зама. 
     - Лёгок на помине! – обрадовался Протасов и поднял трубку. 
     Но вместо хрипловато-ломкого баска Павлуши сквозь треск и помехи прозвучал отчуждённый голос:
     - Чёрный гробовщик идёт за тобой. 
     Тут же раздались гудки. 
     - Тьфу ты! – выругался Протасов, с недоумением глядя на трубку, будто оттуда мог выползти поясняющий этот беспредел факс.  – Вот шутников развелось! Ничего святого. 
     Определитель номер Протасов завёл не от хорошей жизни: не переводились желающие позвонить ему среди ночи и посулить «гроб на колесиках».