Я уже почти вижу это.  Желтый закат, черные силуэты.  Память похожа на гравюру, но ветер делает ее подвижной.  Фигурка в янтаре за миг до того, как смола станет драгоценностью. 
     А ночью к виселице подошли люди.  Они торопились, ведь им нужна была рука человека, висящего в петле.  Возможно, и тогда снег летел так же густо.  Большими влажными хлопьями.  Падал с крыш полурастаявшими комками - прямо в густую грязь. 
     Люди приблизились в полной темноте, храня молчание.  Они отрезали руку висельника, обработали ее магическими составами и окурили благовониями, среди которых не было только ладана.  Рука повешенного убийцы легла в центр пентаграммы, над ней произвели все необходимые обряды.  Был час Меркурия и день Марса.  А прочие планеты собирались в самом богатом доме – в Доме Солнца. 
     Мой друг медленно, брезгливо склоняется ко мне.  Но мне теперь все равно.  Мне нет дела до того, что мой труп лежит на грязном полу, а кровь из рассеченной артерии пропитала ковер.  Мелкие-мелкие осколки в луже, словно семена сезама…
     И мне абсолютно безразлично, сколько карат бутылочного стекла осталось в моем теле. 
     -Эй, Слава.  Ты… Ты умер? Подожди…
     Я думал, он вызовет мне «скорую».  Теперь это было уже бесполезно.  Кажется, на периферии зрения, (а у меня не осталось ничего, кроме зрения), я уже видел стенки коридора.  Они были черными, неровными, их покрывали хищные выступы, и сам коридор вёл вниз. 
     Глубоко-глубоко вниз. 
     Но я из тех, кто любит чёрный цвет…
     Тугие чёрные перчатки на руках немолодой женщины, одетой в траур.  Она прячет руки, поврежденные кислотами и едким соком растений.  От ее наряда пахнет мышьяком, сулемой и белладонной.  Затянутые черным пальцы сжимают букет скромных цветов – наперстянок.  У нее сегодня очередная свадьба.  Нет, эта женщина не выходит снова замуж, она просто пришла полюбоваться агонией очередной жертвы – невесты, чье платье накануне было пропитано отравляющим составом. 
     Глубоко вниз…
     Можно ли продать души своих потомков? Наверное, да. 
     Но где теперь те амулеты? Знаки Тёмного Предназначения? Краденые перстни, снятые с пальцев отсеченной руки? Искатели справедливости дрались и отталкивали друг друга.  Они срывали кольца так грубо, что сломали изящные хрупкие пальцы, касания которых были нежны и почти неуловимы. 
     -Подожди… подожди…
     Мой друг уже обшаривал мои карманы.  А потом свои.  Лицо его становилось все более растерянным.  Я знал, что он ищет, потому смеялся, уносясь туда – глубоко-глубоко вниз. 
     Где же теперь кольца с бубенчиками? Где ручные и ножные браслеты, такие миниатюрные, что только маленькая девочка могла бы их надеть? Лишь звон доносится, призрачный, далекий.  И движения воздуха похожи на шелк. 
     Звон слышится оттуда, с Той Стороны.  Коридор совсем черный, но он светится отраженным светом, стенки его похожи на поблескивающую нефть. 
     А где Рука Славы – древний воровской артефакт? Должно быть, он и теперь пахнет всеми колдовскими благовониями, кроме ладана.  А на ладони уже никогда не заживут отметины от зубов. 
     Провал в Дат похож на бутылку с отбитым донышком, выпавшую из руки моего убийцы.  Меня втягивает в горлышко, словно джина.  Отовсюду торчат острые грани черного стекла.  Сталактиты зубов и сталагмиты зубов и река, похожая на нефть, между ними. 
     Как же глубока эта кроличья нора?
     Мой друг продолжает ощупывать в недоумении свои карманы, но я больше не хочу видеть его. 
     Я хочу знать, где теперь черные перчатки, пахнущие горьким мышьяком и сладкой наперстянкой.  В тех местах, где жила моя прабабка Свадебная Фея, возникло поверье, что поймать букет невесты – к скорой смерти.  Приблизительно через 4-6 часов. 
     И вот я отрываюсь от трёхмерного мира как сухой лепесток.  Я лечу в обитель джинов, путь в которую лежит через горлышко разбитой окровавленной бутылки.  Сквозь смарагд зеленого стекла, сквозь рубины и лалы.  Тут пахнет мускатом и ванилью, кровью, нефтью и сулемой. 
     Моя правая рука вложена в ладонь отрубленной заживо кисти.  Рука моего предка теплая и трогательно-беззащитная.  И я ощущаю под бархатной кожей цвета шафрана осколочки раздробленных костей.  Второй рукой я сам сжимаю сухое, почти крошащееся запястье мумифицированной конечности.  В ее скрюченных пальцах зажата погасшая свеча, только фитиль дымится.  Вот перчатки касаются моего плеча, подталкивая туда, откуда слышится перезвон инфернальных бубенчиков, заключенных в стеклянный шар.  В мир джинов.  Мир, имеющий вкус имбиря, корицы, мышьяка и прокушенной кожи. 
     Я почти прибыл, я уже на берегу.  Со сводов срываются капли и медленно-медленно падают в густую черную воду, отливающую цветами нефти, драгоценного дерева, обсидиана, перца и сладко-горького кофе.  Ох, как это все приторно, но ведь я уже почти дошел до конца…
     В то же самое время от поверхности реки отделяются капли и неторопливо стремятся к низкому потолку пещеры.  Как почерневшие стебли, как пальцы узкой перчатки, как паутина. 
     У меня нет сожалений.  Знаю, я виноват.  Мой отец всегда говорил, что нельзя воровать у друзей.