Бенджамин промолчал.  Его душило чувство обиды.  Никогда еще в своей жизни он не ощущал себя таким одиноким.  Будто весь мир отвернулся от него. 
     Он с минуту стоял в нерешительности, и только голос Аминье вывел его из состояния оцепенения. 
     ­- Мсье, не стоит так тревожиться, все образуется.  Недельку, другую – и вам вернут все, чего лишили.  Представьте, что ваш отъезд не наказание, а увлекательная поездка в какую-нибудь страну, колонию Франции.  Вам будет интересно…
     ­- Аминье, не морочьте мне голову.  Уж лучше предложили бы свою помощь, чем успокаивать и читать мораль. 
     ­- Я бы с удовольствием, вот только ваш отец сильно прогневается, узнав, от кого исходила эта помощь. 
     ­- Какой же ты трус, Аминье.  А я тебя столько раз выручал…
     ­- Напомните, мсье, когда же?
     ­- Разве я никогда не выручал тебя? Нет? Может, ты никогда не просил? Ну, что ты ухмыляешься? Просил, и я тебе не помог? Нет, ты скажи откровенно, я не хочу строить догадки по твоей самодовольной физиономии. 
     ­- Зачем ворошить прошлое? Что было, то прошло.  Я подвезу вас в общежитие. 
     ­- Вот и пришел мой конец. 
     ­- Да ладно вам, мсье Дюпен.  Живут же в этом общежитии люди, и вы сможете жить. 
     Какой категории люди жили в этом общежитии, Бенджамин узнал только по приезде туда.  Он полагал, что отец определит его в студенческое общежитие – оказалось, что ему предстояло жить вместе с иммигрантами-азиатами и малоимущими французами.  Это было унизительно, но делать было нечего.  Одно было действительно хорошо – в выделенной ему комнате он был единственным жильцом.  Эта комната, как мог бы ее описать юморист Бенджамин, была размером с кровать в его спальне.  О благоустроенности этого жилого помещения следует сказать, что тут не было ни бельевого шкафа, ни ванной комнаты, ни телевизора и даже телефона.  Только четыре стены, с облупившейся штукатуркой и сошедшей местами краской, да окно с безобразной панорамой внутреннего дворика с винтовыми пожарными лестницами и вереницей развешенного для просушки разноцветного белья.  В комнате не было места, где Бенджамин мог бы разложить свою одежду, поэтому он не стал распаковываться.  Кровать была чрезмерно узкой, с тощим зловонным матрасом, без постельного белья и подушки, поэтому Дюпену пришлось лечь спать в одежде.  Однако ж он не смог спокойно спать из-за хныканья, кашля и рева малыша из соседней комнаты.  Тишина наступила только к четырем часам утра, тогда-то и уснул Бенджамин.  Обычно он спал до самого полудня, но тут в общежитии было слишком шумно, что-бы проспать столько времени.  Оживление, царившее снаружи, каждый раз будило Бенджамина, и он, в конце концов, не выдержав, решил подняться. 
     В комнате его не было уборной, и чтобы умыться, нужно было занять место в длинной очереди.  О состоянии общественных душевых и уборных лучше умолчать.  Всего за один день пребывания там Дюпен от всего пресытился.  Ему были противны и здешние люди, и обстановка.  Он ушел из общежития к двум часам и отправился пешком в знакомую ему сауну, где он должен был встретиться с друзьями.  После приятного расслабляющего массажа и освежительной парной Бенджамин за кружкой пива заговорил с товарищами о своем положении.  Он просил их помочь, однако ж, вопреки ожиданию, друзья не поддержали его в трудную минуту.  Каждый из них придумал свою историю отказа, и такое отношение товарищей к его горю очень сильно задело самолюбие Бенджамина.  Он понял, что без отцовских денег он ничто.  Это открытие чрезвычайно огорчило незадачливого светского франта. 
     Дюпен вернулся в общежитие и стал искать выход из сложившейся ситуации.  Если родные и знакомые не хотели помогать ему, в таком случае нужно было искать спасения у кого-нибудь чужого.  Он начал присматриваться к людям, проживающим в общежитии.  Среди иммигрантов и прочих жильцов был немолодых лет мужчина по фамилии Мелвил с девятилетней дочерью Эддой.  Ничего конкретного о них Бенджамин не знал, но видел, что они не принадлежали к заурядным людям.  Дюпен познакомился с ними и выведал, что Мелвил некогда работал в одной государственной организации.  "Вероятно, – думал Бенджамин, – он живет в общежитии для того, чтобы притвориться бедным, в то время как несметно богат.  Но какой же здравомыслящий человек пойдет на такой поступок? Если совершил хищение государственного имущества, надо тотчас ехать за границу, а не поселяться в богом забытой дыре.  Следовательно, он ничего не украл, – однако Дюпен не долго так думал.  В один из последующих дней, наведавшись к Мелвилу, он случайно заметил, как тот спешно спрятал кейс в железный шкафчик.  Бенджамин сразу понял, что в кейсе хранятся деньги.  – Неужели все еще существуют такие глупые люди? – размышлял он о положении Мелвила.  – Как можно иметь приличные средства и жить здесь? Странный тип, непредсказуемый и ненормальный". 
     Бенджамин удивлялся недальновидности этого человека.  В общежитии Мелвила легко могли бы обокрасть и он не смог бы доказать служителям порядка о наличии у него такой суммы.  Никто бы не поверил, что человек, у которого водятся деньги, оставался в этом убогом месте.  Тогда Бенджамин понял, что деньги эти были раздобыты нечестным путем, поэтому Мелвил и не хранил их в каком-нибудь банке.  Следовательно, и заявлять в жандармерию в случае их исчезновения он не стал бы. 
     Дюпен не был моралистом, и кодекс чести был для него чем-то относительным.  Ради прибыльного дела он согласен был пойти на любой героизм и подлость.  Он думал, что если грязные дела дают чистую прибыль, то это хорошо; если есть возмож-ность кого-нибудь кинуть – отлично, а если представится случай совершить крупное государственное хищение – это просто замечательно! Откуда у него были такие мысли, Бенджамин и сам не понимал, ведь в их семье все были людьми бизнеса, настоящими светскими львами.  Однако ж ничего предосудительного в своих криминальных побуждениях Дюпен не видел.  Его друзья, все его окружение имело такие взгляды на жизнь, это было вполне естественно в современном мире коррупции и хищения.  Он знал, что когда крупные чиновники совершали хищение государственного имущества, их действия квалифицировали как клептоманию, когда же мелкие воришки попадались в сети закона, их, в отличие от политиков, жестко наказывали за кражу.  Эту закономерность Бенджамин осознал, когда при помощи связей его матери удалось переквалифицировать его поступок в сувенирном магазине.  Быть вором в законе и ссылаться при этом на клептоманию было куда лучше голодной, омерзительной жизни никому не нужной дешевки.  Вор не тот, кто крадет, а тот, кого поймали, – считал Бенджамин, ссылаясь на высказывание Бернарда Шоу.  И контролируемая клептомания показалась ему занятием весьма доходным. 
     Дюпен не хотел быть лохом, у него родилась идея – обокрасть своего соседа Мелвила.