- Да я это! Я! – я уже спешил к приятелю, вполголоса матеря хлещущие по лицу еловые ветви. 
     - Здорово, Максимыч! – сказал я.  – Никак, гипертония прошла?
     - А, здравствуй, Виктор! – Максимыч рассеянно пожал мне руку.  – Представляешь, прошла.  Как рукой сняло! Дай, думаю, по лесу прогуляюсь, авось, Витю встречу… Видишь – встретил!
     Через плечо у Максимыча висел большой, но, очевидно, пустой рюкзак, а на поясе болтался большой самодельный нож. 
     - Ты что, на болото собрался? – спросил я.  – Какого лешего, позволь полюбопытствовать?
     - На болото, - кивнул Максимыч.  – Дело у меня там одно есть… Если хочешь, пошли со мной. 
     Я хмыкнул - почему бы и не пойти? – и присоединился к товарищу.  Шли молча: тропы на Пузиковские болота не протоптаны, дорога, хотя и короткая, но не лёгкая, не до разговоров.  От комаров только отмахивались, да паутинки с лиц снимали. 
     Минут через пятнадцать под ногами зачавкало, и мы вышли к небольшому лесному озерцу, распространявшему запах стоячей воды и гниющей тины.  Ствол ближайшей к воде осины был обвязан двумя верёвками.  Концы верёвок уходили в воду. 
     - Ты там что ли чего вымачиваешь? – спросил я. 
     Максимыч кивнул и сбросил рюкзак на землю.  В рюкзаке звякнуло.  Значит, он всё-таки был не пустой. 
     - Ты, Виктор, постой пока тут! – велел мне приятель, а сам поплевал на ладони и принялся выбирать один конец.  Судя по шумному дыханию, вздувшимся на шее венам и покрасневшему лицу, в озерце находилось нечто тяжёлое.  Я уже хотел было предложить помощь, когда в воде смутно забелел большой продолговатый предмет.  Максимыч сделал ещё пару рывков и…
     Я всегда считал, что фраза «не верить своим глазам» - не более чем речевой оборот, но Максимыч убедил меня в обратном.  Я действительно сначала не поверил тому, что вижу: передо мной лежало привязанное за лодыжки обнажённое женское тело.  Судя по всему, оно пролежало в воде не один день.  Распухшее, покрытое сеткой зеленоватых трупных пятен и плёнкой тины, в которой копошились водяные блохи… Зрелище это было настолько чудовищно, настолько невыносимо, что я тотчас почувствовал дурноту, покачнулся, но устоял и даже нашёл в себе силы выдавить:
     - Максимыч… твою мать… что это?!. . . 
     - Это? – переспросил Максимыч, небрежно кивнув на труп.  – Это еда… Понимаешь, Витя, он свежатинку-то не ест… Ему с душком подавай!
     Максимыч присел, засунул руку в рюкзак и вытащил оттуда ножовку. 
     - Целиком-то мне не нести! – буднично пояснил он.  – Староват уж для такой ноши!. .  А он, Витя, растёт! Всё время растёт!. . . 
     Бежать! Сейчас же!! Немедленно!!!
     И я побежал.  И бежал до самого села.  Только поравнявшись с первым домом, позволил себе отдышаться, а потом отправился прямиком к нашему участковому, Серёге Паньжину. 
     Я рассказал ему всё, начиная с того момента, как решил пойти в лес.  Окончив рассказ, я поднял голову и посмотрел Серёге в глаза, пытаясь понять, верит он мне или нет.  Впоследствии, вспоминая выражение глаз нашего участкового уполномоченного, я представил образ весов, на одной чаше которых лежит «верю», а на другой – «не верю».  И чаши эти ходят то вверх, то вниз и совсем не собираются обрести равновесие.  Впрочем, я ничуть этому не удивляюсь.  Я ставлю себя на Серёгино место и думаю: а что подумал бы я, если б ко мне заявился директор школы (человек, в общем-то, уважаемый) с бледным лицом и бегающими глазами, и принялся рассказывать, что его старый приятель и коллега, Александр Максимович (человек не менее уважаемый), расчленяет в лесу полуразложившийся труп?
     Как бы то ни было, но, в конце концов, Серёга встал из-за стола, сунул в кобуру табельный пистолет и сказал: «Ладно, поехали!».  Мы доехали с ним до опушки леса, оставили служебную «Ниву» и пошли к Пузиковскому болоту.  Откровенно говоря, я отчаянно трусил.  Во-первых, меня совсем не прельщало увидеть мертвеца, распиленного на кусочки, во-вторых, учитывая то, что Максимыч сошёл с ума, кто мог дать гарантию, что он не притаился где-нибудь за деревом, ожидая удобного момента перерезать нам глотки? Присутствие Серёги с «макаровым» меня нисколько не успокаивало. 
     Когда мы вышли к проклятому озерцу, там, естественно, не было ни трупа, ни Максимыча.  Серёга взялся осматривать место происшествия, а я нервно озирался по сторонам, поминутно вздрагивая. 
     Всё, что обнаружил участковый, это потёртости на коре осины – следы от верёвок, и примятый мох на берегу, свидетельствовавший о том, что на нём лежало что-то большое и тяжёлое.  И ничего больше.  Я высказал предположение, что Максимыч столкнул тело обратно в озеро, и что там должно лежать теперь два тела, потому как веревок было две.  В ответ Серёга вслепую пошарил в воде палкой, но ничего не нащупал. 
     - Эх, багор бы сюда! – посетовал он. 
     Некоторое время мы молча стояли на берегу.  Паньжин выкурил сигарету и бросил окурок в воду. 
     - Пошли, Виктор, обратно, - сказал он.  – Я с этим делом разберусь, ты не беспокойся. 
     Потом он хмыкнул:
     - Вот ведь, едрит твою! Маньяков-то у нас ещё не заводилось!
     Он довёз меня до дома и перед тем, как уехать, добавил:
     - Ты это… Запрись как следует на ночь! Звони, если что… А я к Максимычу сейчас наведаюсь!
     Я последовал его совету, но спокойствия это мне не добавило.  Эта ночь была самой длинной и жуткой.  Мысли мои вертелись вокруг Максимыча.  Я не сомневался, что он распрощался с рассудком.  Не сомневался, что виденный мной на берегу озерка труп принадлежит старухе Егоровне.  Не сомневался и в том, что за всеми странными смертями и исчезновениями односельчан стоит именно он.  Всю ночь я не гасил свет: стоило опуститься темноте, как память тотчас услужливо рисовала где-нибудь на полу посреди комнаты обезображенное разлагающееся тело.  Но вот от чего волосы и впрямь вставали дыбом, так это от фразочек «Он свежатинку-то не ест» и «Он растёт, всё время растёт!».  Кто – он? Воображение являло совершенно чудовищный образ - огромного упыря, покрытого спутанной, с засохшими комьями могильной земли, шерстью, с горящими кроваво-красным огнём глазами и смрадной слюнявой пастью.  Тьфу!
     Я сидел на кухне, пил одну чашку кофе за другой, пытался переключить мысли на что-то другое, думать о работе, но всё было тщетно.  Упырь оказался сильнее.  Меня бил озноб.