Саша, а за ней и Света, бросились бежать, оглашая дом громкими испуганными криками. 
      Все это произошло так быстро, что Татьяна Николаевна, которая только-только успела восстановить равновесие, с недоумением проводила выбегающих девочек непонимающим взглядом.  Женщина не могла взять в толк, что же так напугало детей.  Она полагала, что они уже пережили первый шок и теперь должны были прийти в себя.  Бывший врач отбросила полотенца на кровать и, чертыхнувшись, бросилась догонять неразумных девчонок. 
      Никто из тех, кто в спешке покинул комнату, не мог услышать злобного негромкого хихиканья, раздавшегося откуда-то из-под потолка. 
     
      Саша лежала в постели и честно пыталась уснуть.  Но каждый раз, когда она закрывала глаза - видела дрогнувшие белые пальцы Марии Никифоровны.  В воображении девочки они стали очень тонкими, похожими на птичьи лапки.  И эти лапки сделались неприятно скрюченными, отталкивающими. 
      Такой короткий день и столько событий.  Саша попыталась вспомнить, что произошло после того, как они со Светой с взвизгами выскочили из комнаты.  Их нагнала Татьяна Николаевна, долго успокаивала, гладила по голове.  Потом приехали родители Светы, заварили какой-то очень ароматный чай, может мятный, она уже не помнила.  После чая стало немного легче.  Потом приезжали еще какие-то люди, вроде бы даже в форме - это тоже уже успело поблекнуть.  Люди ходили по дому, что-то делали, что-то спрашивали.  Даже ее спросили о чем-то.  Потом почти все уехали.  Увезли и бабу Машу. 
      Ее со Светой положили в горнице на кроватях, принесенных из спаленки. 
      "Какие смешные названия все-таки", - подумала Саша и чуть заметно улыбнулась сама себе. 
      - Свет, ты спишь? - негромко позвала девочка. 
      Ответа не было.  Саше стало немного завидно.  Она-то сама лежала и смотрела в еле различимый потолок, не в силах уснуть. 
      Мгновения текли тягостно и неимоверно медленно.  Девочка извертелась, не находя себе места.  И вся беда была не столько в скопившемся за день напряжении, сколько в давлении самого дома.  Саша не могла отделаться от мысли, что в комнате есть еще кто-то, кроме нее со Светкой.  И этот "кто-то" пристально рассматривает их.  Глупости, конечно, и почти наверняка это все игры взбудораженного воображения, но от этого легче и спокойнее не становилось. 
      Саша судорожно комкала одеяло, ногами отталкивала его подальше.  К комнате было душно и жарко.  Ночная рубашка стала мокрая от пота, волосы - влажные и спутанные, разметались по подушке.  В горле першило, будто воздух был наполнен клубами мельчайшей взвеси.  И она огромными порциями проникала в легкие при каждом новом вдохе.  Губы пересохли, и, казалось, уже успели потрескаться.  Жутко хотелось пить. 
      "Встать с кровати, распахнуть все окна, включить свет и напиться воды", - настойчиво пульсировало в голове Саши.  Но почему-то было так трудно заставить себя пошевелиться.  Девочка чувствовала, будто на нее навалилась огромная многокилограммовая плита, до боли давящая на грудь.  Плита выжимала из легких последние глотки драгоценного воздуха.  От бессилия хотелось кричать, но даже на это не было сил - получалось лишь беззвучно открывать рот, словно выброшенная на берег несчастная рыба. 
      Из глаз брызнули злые слезы.  Они тот час же устремились к измятой подушке. 
      Саша чувствовала, как бешено колотится ее сердце, как отдается в висках безумный ток крови, более не способной насытить кислородом мечущийся разум. 
      Всего лишь на миг, один бесконечно долгий и ужасающий миг, Саше показалось, что прямо перед ней зажглись два почти круглых алых глаза с вертикальными зрачками.  Послышалось довольное хихиканье. 
      В следующее мгновение девочка поняла, что еще немного, и она начнет сходить с ума.  Теперь это был уже не страх, но нарастающая паника. 
      И снова Саша попыталась закричать.  В горле встал ком - затхлый, отдающий помойными отбросами и псиной.  Она будто проглотила комок собачьей шерсти.  Девочку передернуло от омерзения, рвотный позыв прояснил голову. 
      Саша вздохнула, как могла глубоко.  Поперхнулась, закашлялась.  С трудом поборола очередной приступ тошноты.  Вздохнула снова.  На этот раз получилось лучше.  И закричала.  Тонко, неуверенно.  Ей самой казалось, что ее голос звучит не громче мышиного писка. 
      Хихиканье повторилось.  Однако красных глаз уже не было видно.  Удивительным образом это обстоятельство добавило Саше сил.  С огромным трудом, преодолевая невероятное давление ненавистной плиты, она смогла набрать полную грудь обжигающего воздуха и закричать.  На этот раз надрывно и пронзительно. 
      Саша вложила в крик всю свою боль и жажду жизни, весь свой страх и отчаяние, злость и ненависть.  Все эти чувства за одну бесконечную ночь переродились и стали не просто абстрактными понятиями со страниц книжек и экрана телевизора, но чем-то новым и настоящим, пропущенным сквозь сводящее с ума наваждение.