- Как тебе понравились Ольга и муж ее? Странные, да? Конечно, что тут странного - все кругом пьют и скандалят, почти всякий ребенок вот так же никому не нужен, разве взять его за ноги да отколотить им противника. . .  Мне Олю жалко.  Я, когда со своим ссорюсь, так знаю, что он и правда размазня и неудачник, пытается меня укусить, чтобы компенсировать свою обиженность судьбой, а на этих поглядела, ну чего им надо? Дом есть, земля, работа, сын растет.  А они друг другу глотки перегрызть готовы.  Ладно, разошлись бы.  Так нет - ведь дойдет дело до убийства или сведут с ума этого бедного мальчишку. 


     Уж Юра знает, что такое пьянство.  Он вошел во вкус, когда, разругавшись вдрызг с женой, остался один на один с отчаянием.  В компании не пил.  Зачем кто-то, чтобы подниматься торжественными празднично освещенными лестницами, наверху которых его любят и ждут? Ты выпиваешь стакан и это пропуск туда.  Где чисто, светло, где все устроено иначе, не так, как здесь. . .  Когда билет переставал действовать, он наливал другой или третий.  Теперь он не поднимался - он въезжал в тот мир, аж ветер жужжал в ушах.  А может, и не совсем туда, чуток промазал или какая-то пошла порча, бабка перекошенная и стены в тараканах.  Что ей здесь надо? - Зачем он столько пьет? - Слова больно ударили и катапультировали мгновенно из рая.  Разве он пьет? Он выбрал свой мир, лучше вашего, без блядей, по крайней мере.  - “Ты превращаешься в алкоголика.  Посмотри вокруг: пыль, грязь, везде бутылки.  Жена смеется над тобой”.  - Он вскинулся как болотный змей - “Жена?! Эта. . . !!!”- в самую, самую последнюю минуту он заметил, что машет кулаками перед лицом матери, любимой, единственной, кто остался у него на земле. 


     Он заплакал и потом еще пил.  Самое глупое - вырвать у пьяного обещание не пить.  Торжественная чепуха.  Он был как лист, который опал, но все еще струится в воздухе.  Он болтался как говно в засоренном унитазе, безвольный, дурашливо-веселый, а потом угрюмый, больной - и снова качаемый потоком алкоголя, который выступал теперь как его родитель: баюкал, выполнял за него какие-то действия, вел приветливые разговоры.  Ему было сладко вернуться в ничтожество и со дна этого ничтожества умиленно смотреть на мир.  Но постепенно, помимо и против его воли в душе вырастало противодействие.  Конечно, душа умнее и нравственнее человека, иначе с чего бы ему так резко завязать, вымыть до блеска комнату, вымыться до блеска самому и, круто посматривая на всех, взмыть на поиски работы.  Когда среди дел он оборачивался и смотрел внутрь, то находил всегда одно и то же: саднящее, как рана, ощущение свершившегося падения, и оно, унижая, роднило его с людьми.  В Лене он видел такую же падшую, и за это жалел.  Хотелось обнять за худенькие сутулые плечи, как младшую сестренку, которой у него не было. 


     - Что скверно, мы так и не выяснили, где эта проклятая станция. 


     - А моя капуста? Надо найти ее!


     - Плюнь ты на капусту! Живьем бы отсюда выбраться.  - Юра сказал, как спустил предохранитель: весь ее замороженный страх ринулся заполонять сознание.  Конечно, она с первой минуты видела, что-то здесь не так, что-то с этой деревней не в порядке, или с ними самими?


     - Может, у меня крыша поехала, а ты мой бред, - вслух предположила. 


     - Нет уж, тогда наоборот.  Это ты в сотне километров от Рязани ниоткуда появилась со своей дурацкой тележкой. 


     - Тележка хорошая.  Я всегда с ней на рынок хожу.  Но то, что ты лежал позади машины на дороге, и был мертвый, а потом ожил - это свойственно именно персонажу бреда. 


     - Слушай, из-за чего мы спорим? Кто в чьем сне заблудился? Надо проснуться.  Мне это порядком надоело.  Смотри, вон наши вчерашние следы. 


     - Вот моя тележка! Вот она!


     - Дура, оставь ее. 


     - Почему ты стал грубить?


     - Вот проснемся - сразу извинюсь.  А сейчас какая разница! Как двое чокнутых ходим, ходим по краю этой снежной банки. 


     - Тихо.  Помолчи.  Я слышу поезд.  Точно поезд!


     - Он прислушался сначала с недоверчивой усмешкой, потом сосредоточенно. 


     - Туда! - вытянул руку. 


     - Прямо через лес? Увязнем. 


     - Тогда ходи по кругу, ходи!


     - Надо поискать тропинку.  Она должна быть, понимаешь?


     - Ищи.  Я посижу на твоей капусте. 


     “Завидую я тебе, - давился дымом и все порывался зарыдать Федя вчера, когда они курили на улице.  - Твоя баба как баба, все на месте.  А моя - х.  знает что! Я ее боюсь, знаешь? Как ведьма водит своими глазищами, все высматривает, какую бы гадость запечатлеть на бумаге.  Она и меня булавкой приколет, подпишет: экземпляр такой-то, c такими-то повадками.  Ты не видел, что она пишет.  Это какое-то нечеловеческое, злое искусство! И ум ее - злой ум, ведь чтобы понять, что мужику нужно, чтоб поддержать его вовремя словом ласковым тоже ум надо.  А она.