Несколько окон было разбито, некоторые были наглухо заперты или, наоборот, распахнуты настежь.  Вообще, всё строение утопало в зелени, когда-то бывшей более благовидной.  Кустарник, разросшийся по периметру широкого, усыпанного листьями, трухой, иголками хвои и шишками, двора, раньше был аккуратно и ровно подстрижен большими садовыми ножницами.  Теперь же в кусты вплетался вездесущий вьюн, а крапива и сорняки разрослись настолько, что почти нигде не было просвета.  Колыхался от ветра, пригинаясь макушками к самой земле, росший как лес высокий ковыль.  Голубоватые ели с пышными ветками притаились в задумчивости посреди этого дикого сада, в своё время ухоженного и цветущего.  Приятный и душистый аромат исходил от пышного куста шиповника, упирающегося в ели, росшие от него по бокам.  Мохнатые шмели, толстые, важные и насупленные, гудя, перелетали с одного тёмно-розового и благоухающего цветка на другой.  И ветки аж прогибались под насекомыми.  Росли здесь и яблони.  На одних деревьях ветки были щедро усыпаны крупными плодами, а листья имели здоровый вид, другие яблони были поражены какой-то болезнью, и листья их сжурились, свернулись в трубки и приобрели бурый цвет.  Некоторые отдельные ветки сильно деформировались и были покрыты уродливыми шишками, наростами и буграми. 
     - Антоновка что ли, – сказал Костя.  – Залезу вон на ту яблоню и сниму урожай. 
     С этими словами мой друг стал быстро вскарабкиваться по веткам.  Первое яблоко он сорвал мне. 
     - Лови!
     Поймав яблоко, я обтёр его о футболку и надкусил.  Плод оказался сочным, кисло-сладким.  Яблони росли вдали от крупных дорог, поэтому не впитали в себя никакой отравы.  Опасаться нечего.  Я смачно грыз яблоко и осматривался. 
     Прямо перед нами – уже давно не действующий фонтан в виде каменных ракушек, потемневших от времени и постоянной сырости.  На дне пустующего фонтана лежало множество тусклых монеток.  От фонтана к входу в дом пионеров вела, выложенная широкими и массивными плитами, дорога.  Она упиралась в крыльцо с уже тронутыми ржавчиной железными перилами и треснувшими ступенями, между которыми поднимала голову трава.  С обеих сторон крыльцо окружали лопухи, репейник и крапива, доходящая до середины потускневших и оцарапанных окон. 
     Пока Костя сидел на яблоне, я, окружённый стрекотанием кузнечиков в высокой траве и пением лесных птиц, прогулочным шагом направился по каменной дорожке к крыльцу.  Доев яблоко, я бросил огрызок в тёмно-зелёную ржавую урну.  Поднялся по старым ступеням и, точно в нерешительности, остановился перед массивной деревянной дверью с такой же мощной деревянной ручкой.  Взявшись за ручку, потянул её на себя.  Тяжёлая дверь, треща пружиной, подалась, и я заглянул внутрь.  На меня стразу пахнуло прошлым, какой-то затхлостью.  Тишина и притаившийся сумрак.  Внутри здания оказалось прохладнее, чем снаружи, в саду.  Абсолютное запустение и заброшенность.  А ведь не так уж и давно здесь кипела жизнь, ребята-пионеры трудились и отдыхали, писали стенгазеты, создавали плакаты, подметали двор, занимались спортом, ходили купаться на речку, а тёплыми летними вечерами все собирались у большого костра, рассказывали захватывающие и страшные истории, а потом вожатый лагеря брал в руки гитару и трогал струны… И так несколько поколений.  А что теперь? Лишь пустота и остатки прошлого.  Подточенный фундамент общества, покидающего историческую сцену.  Где-то в саду, за американским клёном, поёт соловей.  За спиной жаркое дыхание уходящего на покой дня.  Я напряжённо вслушивался.  Мне показалось, что в стенах пионерского дома слышатся какие-то шептания, шорохи и поскрипывания.  Я тряхнул головой.  Надо же, как разыгралось воображение.  Да и не удивительно – после такой-то ночи.  Я отошёл назад, прикрыл дверь и посмотрел в небо.  Солнце, прячась за ветки сосен, медленно клонилось к западу. 
     Костя, доедая яблоко, направлялся ко мне. 
     - Знаешь, что я видел? – спросил он.  – Там, за деревьями, по-моему, расположилось здание, совершенно древнее, поскольку на трубе написано «1925».  Посмотрим?
     Я, подстёгиваемый любопытством и желанием почувствовать дух минувшего времени, да ещё и поглядеть на ветхий памятник истории, согласился.  И мы, огибая дом пионеров, пошли по заросшей тропе, попутно срывая ягоды черники с высоких, тёмно-зелёных кустиков.  В нескольких местах под ногами хрустело стекло. 
     Повернув голову влево, я увидел глухую стену дома пионеров, выложенную квадратной мозаикой.  Местами мозаика выпала и теперь горстями валялась под стеной.  Мозаичные изображения представляли повседневные занятия пионеров, а сверху на всё это взирал, улыбаясь, дедушка Ленин.  Были различимы надписи: «СЛАВА ТРУДУ!» и «ОДИН ЗА ВСЕХ И ВСЕ ЗА ОДНОГО!» Чуть дальше от стены располагался спортивный инвентарь, всё то, что совершенствовало и закаляло тело физически, в то время, как идеология закаляла дух.  Костя запрыгнул на турник, подтянулся и несколько раз совершил подъём с переворотом.  Я тоже подтянулся, но меньшее количество раз. 
     Скоро мы уже плутали среди старых, крошащихся, но ещё прочно стоящих заборов и стен. 
     - Похоже на завод или фабрику, – сказал Костя, разглядывая проржавленный насквозь трактор «Беларусь».  Машина точно намертво вросла в землю.  Неподалёку непонятно откуда здесь взявшийся прицеп с полуистёршимися буквами: «МОЛОКО».  А дальше беловато-серая, потрескавшаяся бетонная стена с крупной надписью: «Олег + Оля = Любовь».  А ниже дата: «1983». 
     Костя кивнул на стену. 
     - Интересно, что здесь делала эта влюблённая парочка? Место вроде не очень романтичное. 
     - Согласен, – отозвался я, отряхиваясь от репейника.  – Но это кому-как.  Наверное, они были искателями приключений, и для них тут была самая романтика.