Из отсека Эллиот выплыл опасливо, внутренне подготовив себя к тому, что, возможно, увидит свидетельства ужасной катастрофы.  Нет, за пределами лаборатории ничего и никого не было.  Было только мёртвое безмолвное пространство обезлюдевшего корабля.  Понимание того, что он – единственный живой человек на борту, пришло само, пришло не путём размышления, но как откровение, данное свыше. 
     Невероятным усилием воли сдерживая подступающую панику, Питер позвал:
     - Эй! Где все?
     Едва его голос, многократно отразившись от переборок пустого коридора, затих вдали, Эллиот услышал ответ.  То было слабый, еле слышимый смешок, будто кто-то хихикнул и осёкся.  А след за тем кто-то будто бы сыграл на флейте.  Дунул разок, выдул пару-тройку нот и перестал. 
     Звуки доносились со стороны центрального поста управления.  В сложившейся ситуации и этот смех, и эта игра на флейте были настолько неуместны, что волна доселе не ведомого липкого ужаса накрыла Эллиота с ног до головы.  Питер содрогнулся и замер в нерешительности.  Появилось страстное желание найти укромный тесный уголок, забиться в него, сесть на корточки, закрыть голову руками, зажмуриться и ждать.  Ждать, пока всё разрешится само собой. 
     - Не разрешится! – сказал себе Питер.  Он сделал глубокий вдох, потом резко выдохнул, встряхнулся и медленно, но твёрдо двинулся к посту управления, перебирая руками по поручням. 
     Метр, другой, ещё метр.  Вот отверстие вентиляционной шахты.  Вот люк, ведущий в жилой отсек.  Вот путь, ведущий к шлюзам.  Вот трап, поднявшись по которому, попадёшь в медицинский блок.  И нигде ни души.  Эллиот даже не пытался строить догадки по поводу случившегося.  Интуитивно он понимал, что стал свидетелем чего-то такого, что лежит за пределами его жизненного опыта и знаний. 
     До двери в рубку оставались считанные метры.  Оставалось преодолеть их, открыть, крутнув рукоятку ручного привода, и попасть внутрь.  А там… Возможно, компьютер ещё функционирует и даст ответы на все вопросы.  Или хотя бы на два: что произошло? и где все? А, возможно, работает система связи и можно будет установить контакт с Землёй.  Или может…
     Гладкая твёрдая поверхность двери вдруг выгнулась навстречу Элиоту, вспухла, подобно раковой опухоли.  Питер остолбенел.  Тем временем огромный пузырь, вопреки физическим законам и здравому смыслу, отпочковался от породившей его поверхности, и поплыл по воздуху. 
     …Время загустевает, превратившись в вязкую тягучую субстанцию.  Всё происходит в секунды, но парализованный изумлением и ужасом Эллиот видит, как чудовищный метастаз меняет форму, словно находясь в руках талантливого, но безумного скульптора.  Ещё мгновение – долгое, ох, какое долгое! – и прямо перед Питером нечто невозможное, неописуемое и… неправильное.  Это спрут, медуза, барнардианский скруддл, глубоководный биоформ – всё это и вместе ни одно из них.  Это огромный безобразный мешок, а от мешка отходят щупальцы и отростки, десятки, сотни щупалец и отростков, и все они извиваются, переплетаются, склизко трутся друг об друга.  А поверхность «мешка» кое-где розовая, как человечья кожа, кое-где красная, как мясо, а кое-где - цвета морской волны, как униформа экипажа.  А спереди «мешка» выступ, и на выступе – лицо.  Глаза, нос и рот, а в губах – флейта.  И держит «мешок» флейту двумя щупальцам, оканчивающимися человеческими кистями, дует в неё, а только музыки не слышно.  Питер смотрит на явившееся ему создание и понимает, что знает его.  Это лицо на чудовищном осьминогоподобном теле – лицо его друга, Германа Отса.  Не в силах более выносить кошмарного зрелища, Эллиот отпускает поручни, вынимает из-за пояса книгу, берёт её обеими руками, поднимает до уровня глаз и закрывается ей как щитом.  Боковым зрением он видит, как монстр проплывает совсем близко от него, обдавая космическим холодом, и проходит сквозь переборку, словно она – не более чем иллюзия…
     Когда схлынула первая волна шока, Питер развернулся и «побежал».  Это было именно бегство – судорожное перебирание поручней одеревеневшими, негнущимися руками.  Питер двигался, непрерывно содрогаясь, в сторону спасательной капсулы.  Он вдруг понял, что единственное спасение от неминуемого безумия – немедленно покинуть корабль, ставший пристанищем вселенского ужаса.  Капсула, или попросту – шлюпка, - это миниатюрный космический корабль, рассчитанный на пятерых и снабжённый сигнальным маячком: там есть небольшой термоядерный реактор, запас продовольствия на тридцать суток и пять анабиозных камер, в одну из которых можно лечь и уснуть хоть на тысячу лет, пока не найдут. 
     Коридоры, отсеки, трапы… Питер летел, и ему казалось, то тут, то там слышится писк адских флейт, нечеловеческое хихиканье и ещё некие гадкие звуки, напоминающие о чём-то слизком и мягком.  Питер изо всех сил старался не обращать на них внимания. 
     Когда он почти уже добрался до шлюзового люка, на котором значилось и его имя, раздался новый звук, резкий и тревожный.  То был скрежет рвущегося металла и ломающегося пластика.  Палуба вздрогнула, выгнулась и вновь распрямилась.  Потом волна прошла по переборкам.  А потом Эллиот увидел трещину, наискось раскраивающую створки люка, словно что-то (или кто-то) разрывало корабль на части.  «Инсоленс» агонизировал.  Путь к шлюпкам был отрезан.  Перед Эллиотом замаячила угроза быстрой и страшной смерти от эмболии и космического холода.  Впрочем, о смерти в ту минуту он не даже не подумал. 
     Питер принял мгновенное решение – он бросился к отсеку, где находились скафандры для выхода в открытый космос.  Эллиот прекрасно знал технические возможности скафандра, знал, что лишь отсрочит свою гибель, но всё равно предпочитал смерть от истощения энергоресурсов систем жизнеобеспечения жуткой смерти от неведомых сил, хозяйничающих на «Инсоленсе». 
     Минуты, в течение которых Эллиот добирался до нужного отсека, втискивался в скафандр, активировал его, открывал внешний люк, практически не отложились в памяти.  Сознание будто заволокло пеленой, все действия выполнялись автоматически, а в ушах стоял только нарастающий скрежет деформируемого корабля. 
     Питер оттолкнулся от комингса люка и включил сразу все четыре двигателя, уносящие его прочь от «Инсоленса».  Тишина.  Только лёгкое жужжание агрегатов системы жизнеобеспечения (к счастью, их не постигла участь устройств корабля!) и шум собственного прерывистого дыхания.  И непроницаемая чернота перед глазами.  Ни единой звезды. 
     - Срань господня! – сказал Эллиот. 
     
     ФАЙЛ # 4
     «Это показалось мне странным.  Сейчас, вспоминая собственные ощущения, не могу сдержать усмешку.