Никто не спорит, может и выплывут, за последние лет десять новое поколение подросло: зубастое, ушлое и до бабок жадное, - может и нашло бы какие выходы.  Да только директора-то старые остались, неохота им рисковать было.  Так что всё шло, как шло.  И почти всех это устраивало. 
     
     А с теми, кого не устраивало, Вадик разбирался сразу, жёстко, но без жестокости.  Кровь лишняя никому не нужна, опять-таки, неприятности от неё всякие и слухи нехорошие.  Другое дело, что те же самые бандюки, которым Вадик в своё время отстёгивал, сами теперь отстёгивали ещё большим бандюкам из столицы, а уж с теми Вадик давно был на короткой ноге.  Так что, бывшая крыша теперь была в друзьях и корефанах по-жизни.  Очень это в своё время помогало, да и продолжало помогать.  Поэтому врагов у Вадика почти не было.  Нет, конкуренты всякие и недоброжелатели были, конечно, но не враги.  Получилось так. 
     
     Опять-таки, не борзел Вадик никогда, народ не злил.  Город-то пролетарский, «красный пояс», как никак, так что с людьми простыми нужно жить мирно, по-соседски.  Жертвовал Бутыкин много на школы всякие, детсады, на церковь, на мечеть, на футбольную команду, на кружки в бывшем Дворце Пионеров (там он, кстати, в своё время и начинал с видеомагнитофоном), вообще мэрии.  Поэтому простые люди его скорее любили, чем испытывали классовую ненависть.  Домик он себе, конечно, отгрохал – будь здоров, но окружил его высоким каменным забором, так чтоб людям глаза не мозолить.  И катался на Лендровере простом, а не на Лексусе или Бьюике каком.  Сыну, правда, Мерс подарил, но маленький такой – кабриолет. 
     
     Т. е.  нормальный мужик был Вадик Бутыкин, но была у него одна, точнее две слабости.  Первая – железки всякие белые.  Ну не переваривал Вадик золото, и оно, кстати, тоже отвечало ему взаимностью.  Не мог Вадик золото носить: чесалось от него всё, зудело, общие самочувствие нарушалось.  И золото на Вадике тоже тускнело, ломалось, портилось одним словом.  Очень Бутыкина раньше эта проблема занимала, даже к экстрасенсам ходил и учёным всяким.  Первые объяснили эту проблему конфликтом бутыкинской ауры и духа металла, а вторые специфической биохимией организма.  Да и хрен бы с ним, подспудно Вадик золото тоже недолюбливал.  А вот белое железо любил: серебро там, или платину.  И при любой возможности покупал их, если художественное исполнение того стоило. 
     
     А вторая слабость – упёртость.  Нет, Вадик был очень уравновешенным человеком, всегда умел найти компромисс или отход сыграть, если дело того стоило.  Но клинило его иногда.  И тогда уже: всё.  Хоть трава не расти, хоть новый Потоп, а будет по-вадикову.  И сам себя ругал потом, бывало, и локти кусал, но поделать ничего с собой не мог.  По молодости эта черта скорее помогала, чем мешала – многого Бутыкин благодаря ей добился, но сейчас уже иногда становилась проблемой.  Как, например, с колечком этим. 
     
     Тут как получилось-то… Жила была в родном городе Вадика бабушка – божий одуванчик Луиза Павловна Черемшинская.  Никому не мешала, тихо небо коптила, в музыкальной школе детей на роялях играть учила.  Даже Вадика пыталась научить в своё время.  Слава богу, уже через пару недель стало ясно, что слуха у маленького Бутыкина и в помине нет, после чего вадиковы родители от этой идеи отступились, чему маленький Бутыкин и был рад чрезмерно.  После этого долгое время судьбы Луизы Петровны и Вадика не пересекались.  До прошлого года. 
     
     Тогда он спонсорскую помощь музыкальной школе оказывал: то ли рояль, то ли арфу какую-то подарил, не суть важно.  Важно, что на торжественной части и Луиза Павловна, больная уже, присутствовала.  Лет сто с лишним ей уже было, не меньше, но из ума не выжила ещё, даже частные уроки иногда давала, как Заслуженный педагог России.  Тут то и заприметил Вадик на её древней, но на удивление холёной, насколько это вообще возможно в столетнем-то возрасте, руке колечко. 
     
     Вроде б и ничего особенного: перстенёк как перстенёк, типа змейка с крылышками и глазками красненькими.  Видно, что вещь старинная, но, на первый взгляд, дешевенькая: серебро или, вообще, мельхиор.  Только у Вадика-то глаз намётанный.  Он платину за полкилометра учует.  А если колечку, судя по виду, лет триста-четыреста, то и цена у него должна быть соответствующая.  Да и не в цене дело, просто понял Вадик, что без этого колечка ему дальше жизни нет.  Короче, в очередной раз планка упала…
     
     Он уже и деньги бабке предлагал, и подарками всякими заваливал, и дом обещался отремонтировать и снова деньги предлагал, но уже реальные, серьёзные, но старуха тоже упёртая попалась.  Ни в какую колечко продавать не соглашалась.  Типа, фамильная реликвия, никто, кроме наших её носить не может и не будет, так что и в гроб я её с собой возьму.  А деньги мне уже не нужны, и подарки тоже и дом ремонтировать не стоит – недолго уже мне осталось.  Хорошо, предложил Вадик, давайте завещание оформим, а я тоже в долгу не останусь: вам-то, может, ничего и не нужно, а вот внуки там всякие, правнуки… Нет никого, ответила старуха, пресеклись Черемшинские, я - последняя, а другие родственники есть, конечно, только они и без твоих подачек обойдутся.  Самому тебе на бедность могут подать, если приспичит.  Так что иди, мил человек, не загораживай мне солнце.  И глупость какую не надумай учинить. 
     
     А Вадик уже и на «глупость» готов был пойти, уж больно сильно он на колечко запал, но удержало его что-то.  А тут и бабка померла. 
     
     Вадик-то поначалу, обрадовался – теперь-то, по любому, до колечка доберётся, а как бы ни хренушки.  Оказалось, не врала бабка, не шутила.  И колечко завещала с собой похоронить – раз, и нотариус у неё неожиданно оказался такой, что Вадику только присниться мог - два, да и родственники такие, что… Вот ведь как бывает: живёт – живёт человек, привыкли все к нему, ничего такого не думают, а на похоронах такое узнаётся, что лучше б и не узнавалось.  Такие люди бабку хоронить приехали, что только за голову хватайся: банкиры какие-то московские, промышленники, пара телезвёзд, несколько англичан, два немца, один австриец и представитель штатовского посольства.  Весь город охренел, не только Вадик.